КАК ПОГИБЛА ФРОСЯ БУРЛАКОВА Екатерина Савинова

КАК ПОГИБЛА ФРОСЯ БУРЛАКОВА

Екатерина Савинова

Екатерина Савинова родилась 26 декабря 1926 года в алтайском селе Ельцовка. В 1945 году она отправилась покорять Москву, чтобы поступить учиться на землемера. На станцию она ехала на телеге, запряженной двумя лошадьми. А когда увидела поезд — впервые в жизни! — от страха чуть не закричала — таким страшным он ей показался. Но потом, заставив себя пересилить страх, она села в этот поезд и приехала на нем в Москву. Там с первой же попытки поступила в Землеустроительный институт, что на улице Казакова (рядом с Курским вокзалом). Однако землемером Савинова так и не стала. Проучившись в институте всего полгода, она вдруг поняла, что это не ее профессия, и бросила учебу. А летом 46-го поступила во ВГИК на курс, которым руководили Борис Бибиков и Ольга Пыжова. По словам К. Лучко: «Катя потрясла всю приемную комиссию, когда читала стихи, басни, отрывки из прозы, танцевала и пела. Голос у нее был замечательный. Он был необычайно широкого диапазона: от сопрано до контральто. Конечно, ее приняли. Она получила стипендию, жила в общежитии, ходила в одном и том же стареньком черном платье и несуразном пальто…»

Савинова окончила ВГИК в 1950 году. Для кино это было сложное время, так называемое малокартинье, когда в год на всех киностудиях страны снималось не больше… десяти картин. Но Савиновой повезло. В год окончания института она получила приглашение от мэтра советского кинематографа Ивана Пырьева. Он предложил ей роль казачки Любочки в комедии «Кубанские казаки». Знай Савинова, чем обернется для нее это приглашение, наверняка бы сто раз подумала наперед, прежде чем соглашаться.

Вспоминает К. Лучко (в том же фильме она играла Дашу Шелест): «В экспедиции на Кубани мы с Катей жили в одной гостинице, в одном номере. Номер был очень маленький и походил на купе поезда. Катя меня все время поражала. Она никогда не видела арбузов, никогда их не ела и попробовала только на съемке. Когда мы ели арбузы, она выгрызала корку до самого основания, а когда увидела, что на моем куске остается немного мякоти, вдруг заплакала: «Ну как ты можешь?! Ведь есть люди, которые никогда не видели и никогда не ели это чудо!» Потом она призналась мне, что никогда не видела ванны, не видела гибкого душа, не видела телефона. Живя в Москве, набирала номер 100 и узнавала время: своих часов у нее не было. Как только раздавался гудок, она говорила: «Скажите, пожалуйста, который час?» — и, услышав ответ, вежливо благодарила. Была страшно удивлена, узнав, что отвечает автоматическая запись, а не живой человек. Она много молилась, ей очень хотелось, чтобы о ней сделали фильм, где она в черном платье, в мальчишеских ботинках на босу ногу, с фибровым чемоданом, перевязанным веревкой, приезжает в Москву поступать в консерваторию и учится жить в большом городе…».

Во время съемок в «Кубанских казаках» у Савиновой случился инцидент с Пырьевым. В киношной среде тот слыл большим любителем слабого пола и никогда не упускал возможности приударить за молоденькими актрисами. Большинство из них боялись его как огня и, опасаясь монаршего гнева, никогда не придавали огласке эти приставания. Савинова оказалась совсем другим человеком. Чистая и наивная сибирячка, она и мысли не могла допустить, чтобы кто-то из мужчин мог покуситься на ее честь, не будучи ее возлюбленным. Даже если таким покусителем был сам мэтр Пырьев. Как гласит легенда, когда режиссер, оставшись с молоденькой актрисой наедине, попытался добиться благосклонности, та влепила ему пощечину. Будь Пырьев настоящим мужчиной, то поступил бы соответственно: проглотил бы обиду и навсегда забыл бы дорогу к сердцу Савиновой. Но он был другим человеком: злопамятным и мстительным. В итоге, используя свое высокое служебное положение, он перекрыл молодой актрисе кислород — запретил снимать ее в главных ролях. И с тех пор Савинова если и снималась, то в ролях второго плана либо в малюсеньких эпизодах. В 1955 году произошел и вовсе вопиющий случай. Георгий Чухрай собрался было снимать Савинову в главной роли в фильме «Сорок первый», но едва об этом узнал Пырьев, как своим волевым решением запретил это делать. В итоге за целое десятилетие такая незаурядная актриса, какой была Савинова, снялась всего в девяти фильмах, да и то в эпизодах (и это при том, что с 1953 года период малокартинья в СССР закончился). Полный список фильмов с ее участием выглядит следующим образом: «Сельский врач» (1951), «Таинственная находка», «Дети партизана», «Большая семья» (все — 1954), «В один прекрасный день», «Тень у пирса» (1955), «Медовый месяц» (1956), «Человек с планеты Земля» (1958), «Косолапый друг» (1959), «Колыбельная» (1960). Стоит отметить, что Пырьев сломал карьеру не только Савиновой. Такая же участь постигла его жену Марину Ладынину (они развелись в середине 50-х, и Пырьев запретил ее снимать) и Людмилу Марченко (эта молодая актриса на свою беду стала любовницей Пырьева, но потом нашла смелость прогнать его, за что он ей немедленно отплатил — закрыл дорогу к большим ролям). Но вернемся к Савиновой.

Понимая, что ей абсолютно ничего не светит в профессии, пока Пырьев занимает высокое положение в киношной иерархии (он был председателем Союза кинематографистов СССР и директором «Мосфильма»), Савинова решает попытать счастья на другом поприще — певческом. Благо голос у нее был, что называется, от Бога — его диапазон равнялся трем с половиной октавам. И она поступает в Гнесинский институт.

Что касается личной жизни Савиновой, то еще во время учебы во ВГИКе она вышла замуж за своего однокурсника Евгения Ташкова (впоследствии он станет режиссером и снимет для телевидения такие блокбастеры, как «Майор Вихрь» и «Адъютант его превосходительства»). 30 июля 1957 года у молодых случилось пополнение семейства — родился сын Андрей (впоследствии тоже ставший актером). Жила молодая семья в одной из комнат 3-комнатной квартиры, которую им предоставил Театр-студия киноактера (в другой комнате жили Клара Лучко и ее супруг Сергей Лукьянов, в третьей еще одна актерская семья).

Именно своему мужу Савинова обязана самой значительной ролью в своей нелегкой кинематографической карьере — алтайской девушки Фроси Бурлаковой, которая приехала в Москву и с первого захода поступила в консерваторию на класс вокала. В первоначальном варианте фильм назывался «Не от мира сего», потом его переименовали во «Фросю», а в прокат он уже вышел под другим названием — «Приходите завтра».

Между тем попадание Савиновой в картину собственного мужа тоже было нелегким. Несмотря на то что картина снималась на Одесской киностудии, худсовет, зная о нелюбви Пырьева к этой актрисе, запретил ее снимать. И назначил на роль другую исполнительницу, недавно сыгравшую главную роль в фильме про любовь. Стараниями мужа-оператора эта актриса смотрелась на крупных планах свежее и ярче, чем Савинова (той к тому моменту уже было 35 лет, а играть она должна была недавнюю выпускницу школы). Однако Ташков отказался работать с другой актрисой и после нескольких месяцев упорной борьбы сумел отстоять свое мнение. Главным аргументом в его устах было то, что роль писалась «на Савинову и только на нее». И многие биографические моменты судьбы Фроси Бурлаковой списаны именно с Савиновой (алтайское происхождение, уникальный голос и т. д.). В итоге с прежним оператором Ташков расстался, взяв вместо него другого — Радомира Василевского, дебютировавшего в кино прекрасной лентой «Весна на Заречной улице» (1956).

Кое-что Ташков привнес в картину и из своего личного опыта. По его словам: «В моей школе был учитель физкультуры — совсем молодой человек, на войне получил ранение. И он написал рекомендательное письмо в Москву своей тетке, чтобы она меня приютила, когда я приехал в Москву поступать во ВГИК. Причем эта тетка видела его только один раз, когда крестила. У нее были две дочки, которые уже учились в институте. Они меня спрашивают: «Ну, куда ж ты хочешь поступать?» — «На актера!» И они стали иронизировать, расспрашивали, знаю ли я, кто такие Станиславский и Немирович-Данченко.

Однажды, когда я уже жил в комнате в коммуналке, часов в 6 утра слышу — кто-то стучит в дверь со страшной силой. Открываю дверь, а на пороге с баулами стоит двоюродная сестра из Волгограда: «Ну, к вам не достучишься!» — «Так звонок же есть!» — «А я не знала, не видала!» Этот эпизод тоже вошел в картину.

В Киеве поехали в мастерскую к скульптору. Там я увидел неоконченную скульптуру льва. «Что это такое?» — «Это мысли художника». Эту реплику я тоже внес в сценарий…»

Фильм начали снимать летом 1961 года. Снимали понемногу, но потом, что называется, «раскочегарились» — в одном сентябре у группы была 31 съемочная смена. Савинова снималась с огромным желанием, с воодушевлением. Причем никто, даже муж, не догадывался, что она снималась, будучи больной — у нее каждый день была температура 37,4. И так было на протяжении трех месяцев! Когда Ташков случайно об этом узнал, ему чуть самому плохо не стало. И он принял волевое решение — законсервировал картину. Савинову положили в больницу, однако пробыла она там недолго — каких-то три дня. Врачи отказались ее лечить, мотивируя это тем, что она не их пациентка. Тогда за лечение актрисы взялся один психиатр, который объявил, что все психические заболевания Савиновой происходят от попадания в организм какой-то инфекции. «Скорее всего это бруцеллез!» — заявил врач. Потом выяснилось, что Савинова могла подхватить эту болезнь во время съемок в Крыму, когда купила на рынке молочные продукты и от них подхватила эту страшную болезнь. В результате у нее произошло поражение центральной нервной системы (судя по всему, это случилось в сентябре 61-го, когда нагрузка на съемках стала особенно большой). Врач прописал актрисе психотропные препараты, которые Савинова глотала десятками.

В 1962 году, когда Савиновой стало чуть лучше, съемки фильма были продолжены. И вновь, как и год назад, работа велась весьма активно. Как вспоминает Юрий Горобец (он играл роль жениха Фроси): «Иногда работать приходилось по 24 часа. Техники, артисты могли меняться, а режиссер этого себе позволить не мог. Когда Ташков смертельно уставал, то заходил в комнату, там стелил себе и отключался. А через 20 минут вставал как огурец и работал дальше. Все остальные так не могли и поэтому падали с ног. Но ощущение оптимизма, которое царило на съемочной площадке, думаю, в картине чувствуется и сейчас…»

Озвучание фильма проходило на Одесской киностудии. Два актера туда приехать не смогли из-за занятости — Анатолий Папанов и Юрий Горобец, поэтому их роли озвучили другие люди: за Папанова говорит Евгений Ташков, за второго — Юрий Саранцев. А вот Савинова озвучила две роли: Фросю Бурлакову и домработницу.

Вспоминает Е. Ташков: «Фильм едва не попал на полку благодаря стараниям секретаря ЦК КПСС по идеологии Ильичева. Он обвинил картину в том, что она выступает против соцреализма — из-за того, что скульптор разбивает статуи, сделанные именно в этом стиле. Меня ругали за то, что оказалась разбитой и маска Карла Маркса. На самом деле это Герцен. Но кому какая была разница? Наконец мне «пришили», что я выступил против считавшегося тогда «официальным» скульптора Томского. Оказалось, что его звали так же, как и героя Папанова, — Николай Васильевич. В общем, картину положили на полку. А когда все-таки выпустили, было уже лето — пляжный сезон. Она прошла в прокате тихо, незаметно…»

Роль Фроси Бурлаковой так и осталась единственной главной ролью Савиновой в кино. После нее она снялась еще в нескольких фильмах, и везде это были роли второго плана или эпизоды. Речь идет о фильмах: «Женитьба Бальзаминова», «Ко мне, Мухтар!», «Дорога к морю» (все — 1965), «Зигзаг удачи» (1968), «Жажда над ручьем» (1969), «Расплата» (1971). А потом… Савинова покончила с собой. Но прежде из жизни ушел ее давний недоброжелатель — Иван Пырьев. Он умер в начале февраля 1968 года. Как гласит легенда, незадолго до смерти он стал обзванивать многих своих коллег из кинематографического мира, которых когда-то обидел, и просил у них прощения. Позвонил ли он Савиновой, не известно.

Савинова погибла весной 1970 года. Судя по тому, как она себя вела накануне смерти, все было продумано ею заранее. Вот как вспоминает об этом К. Лучко:

«Как-то Катя позвонила мне и сказала: «Внутренний голос мне говорит, чтобы я попросила у тебя прощения, если я что-нибудь плохое тебе сделала». Я засмеялась: «Катя, ну что ты мне можешь сделать плохое?! Ведь ты даже мухи не обидишь». Она действительно помогала всем, чем могла. Вообще ей было не знакомо чувство зависти, суетности. Она жила в своем, придуманном ею мире. Через некоторое время она снова позвонила мне и сказала, что едет в Сибирь к своей сестре. Катя там давно не была и очень соскучилась. И что внутренний голос ей сказал, чтобы она попрощалась со мной и чтобы я простила ее. Голос у нее был какой-то хриплый и тревожный. Это был последний наш разговор…»

Савинова уехала в Новосибирск, где жила ее сестра Маша, в конце апреля. Никто не заподозрил ничего дурного в ее отъезде, а она между тем еще в Москве решила добровольно уйти из жизни. Уложила в чемодан красивое платье, новые туфли. Простилась с мужем и сыном Андрюшей.

По словам Маши, она давно не видела Катю такой радостной и счастливой, как в тот приезд. Катя прожила у нее в доме несколько дней. А 25 апреля, накануне светлого праздника Пасхи, она накрасила яйца, напекла куличей, затем принялась за уборку в квартире. Она вымыла дочиста полы, перевернула стулья ножками вверх и поставила их на стол. Потом надела старенькую шубку, туфли и сказала родным, что идет на вокзал встречать подружку из Москвы. Однако она соврала — никакая подруга к ней не приезжала.

Приехав на вокзал, Савинова долго ходила по перрону, ожидая прибытия поезда. Кому-то это показалось подозрительным, и ее спросили: «Что вы здесь делаете?» — «Жду поезда», — спокойно ответила Савинова. Больше ее никто не трогал. А едва вдали показался поезд, она спустилась на рельсы и легла на них, причем так, чтобы не изуродовать лицо. Видимо, она все продумала заранее и прекрасно отдавала себе отчет в том, что делала.

Сыну Савиновой Андрею на тот момент было 13 лет. О смерти матери он узнал от отца. По его словам: «Мы отдыхали во Фрунзенском, и однажды отец мне говорит: «Я хочу тебе сказать…» Я напрягся: ну, думаю, опять что-то сделал не так. А отец говорит: «Мамы больше нет». Естественно, я поначалу не понял. Но он объяснил, что ее уже нет на этом свете, что она умерла. Первое, что подумал: «Слава богу, не ко мне претензии высказывает». Потом мы ехали на катере вдоль берега, и он все ждал моей реакции, чтобы начать меня успокаивать. Реакция произошла позже. Спустя полгода меня стало трясти в конвульсиях. Я спрашиваю: «Папа, что это со мной? Так бывает?» — «Да, бывает», — сказал отец. И я успокоился. Может быть, сработала какая-то защита в организме…».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.