Острава

Мрачный и пепельно-горький пердяевский городок Острава глядел во все свои польско-моравские щщи.

Серые облупленные здания и худосочные цыгане на цветах радуги, кружившие вокруг нас, как герои Киплинга, заставляли субтильно ежиться и тревожно вглядываться в ночную синь.

В сини блестели, как зажженные фаеры, мутные глазки выездюков Великого Клуба.

Они хлопали в такт проходящих мимо чешских омоновцев с огромными дубинками наперевес в форме хуя из книги рекордов Гиннеса.

Омоновцы проявили великодушие и разрешили бесплатно посрать в вокзальном сортире.

Сине-бритые затылки польских «качков-маргиналов» также не добавляли оптимизма.

Прокозлячая «келбаска» в буфете Главного остравского вокзала напомнила о пельменях серого цвета застойных семидесятых.

– Вот он, запах Родины! – подумал я, вгрызаясь в ещё недавно блеявшее невинное животное.

Рядом пристроился унылый Довженко, он пытался догнаться безалкогольным пивом.

Но Ульянов уже бегом бежал в спасительное купе ночного скорого поезда Острава – Прага, зажав билет в мозолистой руке.

Другой придерживал кепку «Китай – моя любовь» от «Дольче и Габбана» цвета «мать сыра земля».

Где-то далеко на вокзале остались гопник Гангстер со своей очаровательной спутницей, пьяный в гавно его друг Алексей, Алёшенька, сынок и другие антисоциальные элементы из числа юной поросли пятой волны.

Огромный стакан в пять литров с «Бехеровкой» цвета мочи полковой кобылы ещё долго колыхался и дрожал в неокрепших руках жителя дальнего Подмосковья.

Собачник – малобюджетник скупил все двойные розы «Банник»—»Спартак».

Его ждал табаш в пять накатов, выдвинулся в сторону Варшавы с пересадкой на семи «собаках».

И официантка.

Официантка, которая за кнедлики на шкварках и гуляш с пивком пыталась дать нам сдачи.

Вместо двух тысяч крон – сначала две, затем двадцать, потом двести – и лишь после безумного крика на чешском языке.

– Цо, чешска курва, охуела! – правильно сложила за обед.

В пивной «У Гуса», не Хиддинка…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.