Экзамен простой и государственный

Экзамен простой и государственный

Некоторые экзамены никак не мог сдать, как не старался. Особенно тяжело было с предметом «Политэкономия».

Как бы ни хотел я напрячь мозги, в голову ничего не лезло. Абсолютно непонятная и ложная наука, галимый обман не только студентов, но и всего мирового сообщества.

Замаячила гнусная перспектива отчисления.

Пришлось идти на поклон к одному мутному аспиранту с другой кафедры.

В определённых кругах он был известен тем, что за деньги организовывал сдачу экзаменов.

Но напрямую аспирант дел ни с кем не имел, только через посредников.

«Лица кавказской национальности» – их было немало, и они-то мне помогли.

В деканате надо было взять допуск на преподавателя кафедры политэкономии, имя его называли кавказцы.

Через шоколадку секретарша кафедры со скрипом даёт допуск на нужную фамилию.

Экзамен принимает строгая женщина в очках по фамилии Антонова.

Уж не знаю, что ей там сказали, но она уходит минут на десять, и я благополучно всё списываю.

Кое-как мямлю и… вот она, вожделенная тройка в зачётку.

Прошёл почти месяц и кавказцы спросили:

– Что нам аспиранту сказать?

Еле наскрёб сто рублей, уж не знаю, как они там делились с аспирантом и с кем он…

Антонову я запомнил хорошо и на протяжении следующих лет очень вежливо и почтительно с ней здоровался.

Как в воду смотрел!

Она очень сухо отвечала, лишь кивком головы, словно видит меня первый раз в жизни.

Помимо защиты диплома, были и два государственных экзамена – «Научный коммунизм» и «Политэкономия».

Первый я сдал без проблем, а вот политэкономию боялся, как огня – и не зря.

Несколько человек с потока получили двойки, и остались без диплома ещё на год минимум.

Захожу в аудиторию, приёмную комиссию возглавляет…Антонова.

И как-то смотрит на меня нехорошо, менжа меня пробила неслабая и душа ушла в пятки от страха.

Наплёл я там чего-то комиссии, чувствую, что бред страшный, и к политэкономии он имеет такое же отношение, как я к китайскому самолетостроению.

Наконец выстраивают нас всех перед комиссией, зачитывают результаты экзаменов.

Называют мою фамилию.

Антонова делает театральную паузу и… говорит:

– Экзамен вы сдали отвратительно и тройку не заслужили, но учитывая то, как вы старались и очень нервничали…

– Комиссия сочла возможным в виде исключения поставить вам «удовлетворительно».

От неожиданности я чуть не обмяк, а Антонова очень строго посмотрела на меня и иронично сказала:

– Поздравляю!

В самых уголках её глаз я заметил весёлые и доброжелательные искорки.

Вот она вежливость, друзья – тут я понял, что мутный аспирант и кавказцы просто поделили деньги.

А Антоновой сделали максимум небольшой презент.

Был и другой не менее противный предмет. «Технология».

Общую технологию я сдал с первого раза, а вот технологию металлов проскочить не удалось.

Вела её доцент кафедры, мелкая и злая, как собака, преподавательница по кличке Злюкина.

Но самое интересное, что общую технологию вёл её муж, которому я и сдал экзамен.

Добряк и весельчак доцент Ковальский.

Вот такие бывают парадоксы в семейной жизни.

С Ковальским и удалось обсудить тему пересдачи экзамена по технологии металлов.

Возглавлял всю кафедру старенький и чуть живой старичок-профессор.

– Шефа лучше всего ловить после обеда, когда он сидит на кафедре и дико озирается по сторонам, – учил меня Ковальский.

И пообещал лично сделать допуск в деканате.

Захожу к профессору точно в описанное Ковальским время.

Старик блуждает по кафедре полувменяемым взглядом и предлагает взять билет.

Оставляет меня одного и, когда я всё благополучно «сдуваю», в кабинет врывается Злюкина, как смерч, и начинает чуть ли не кричать на профессора:

– Он обманным путём получил допуск на экзамен!

– И сдавать должен только мне лично и никому больше!

Ну, думаю, пиздец – приплыл.

На удивление завкаф ощетинился и выгнал меня в коридор.

Уж не знаю, о чём они там говорили, но когда я вернулся, то Злюкина буквально вылетела из кабинета с перекошенным от злости ебалом.

– Нуте-с, молодой человек, – продолжил профессор.

Я продолжил – быстренько получил долгожданную тройку – и был таков.

На другой неделе, когда встретил Ковальского, разговор вышел неожиданным.

– Наслышан, наслышан о твоих подвигах – Ковальский буквально светился, как будто бы это он, а не я избежал отчисления.

– А как же ваша жена? – рискнул спросить я – Ведь она меня чуть не убила…

– Эх, молодой человек, – по-ленински прищурился доцент.

– Вот когда женишься, может быть тогда ты меня и поймёшь.

Ох, и прав он оказался, ох и прав… только тогда я этого не знал, да и знать не мог.

И совсем комично выглядел на этом фоне зачёт по физкультуре.

Хронический алкаш по прозвищу Шнобель никак не ставил мне в зачётку «зачёт».

Только в ведомость. Всё требовал прыжок в высоту на один метр и тридцать сантиметров.

Это было для меня как серпом по яйцам. А Шнобель грозно говорил, что меня ждёт беспощадная служба в армии.

Военной кафедры в институте не было, а то, что я уже отслужил, он во внимание не принимал.

Считал это шуткой, и я тоже с ним шутил – а однажды даже выиграл институтские соревнования по стрельбе из мелкокалиберной винтовки.

Шнобель сделал вид, что не заметил и продолжал требовать взятия космической для меня высоты.

Наконец мне всё это надоело, и я купил ему два литра дорогого коньяка.

Бутылки он охотно взял, да вот в зачётке мне расписался только в конце второго курса.

Когда курс физкультуры был закончен.

И укоризненно покачал головой:

– Как же ты будешь Родину защищать?

Тогда я сунул ему военный билет прямо в опухшее от водки мурло.

Шнобель только вяло махнул рукой и ушёл, бурча что-то под нос про так и не взятую мною высоту в метр тридцать.

Просто цирк произошёл на экзамене по экономической истории. Прибыл с хорошего бодуна, даже не зная, какой предмет сдаём.

На каждом экзамене всегда лежит «методичка» и если её правильно обработать, то на тройку с минусом можно нагнать всякого бреда, с горем пополам.

Пересказал я преподавателю эту «методичку» – тут он задаёт мне решающий вопрос, на тройку.

– Какой валовой национальный доход СССР?

Кручу в недоумение головой, ничего не знаю – одна надежда на подсказку.

С самой задней парты Толстинский, сложив руки рупором, выводит губами и пальцами:

– Четыреста…

Только вот чего четыреста – миллионов, миллиардов или ещё чего?

Невнятно мямлю, как глухонемой:

– Четыреста милионардов.

У преподавателя волосы дыбом встали.

– Четыреста чего? – лицо его приобрело недобрый оттенок.

Толстиниский отчаянно машет руками, вся группа ржёт почти в голос.

Эх, была – не была!

– Миллионов! – выдыхаю я – а экзаменатор, гад, тоже паузу держит, почти как в театре.

– Давайте зачётку – удовлетворительно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.