Экзамен простой и государственный
Экзамен простой и государственный
Некоторые экзамены никак не мог сдать, как не старался. Особенно тяжело было с предметом «Политэкономия».
Как бы ни хотел я напрячь мозги, в голову ничего не лезло. Абсолютно непонятная и ложная наука, галимый обман не только студентов, но и всего мирового сообщества.
Замаячила гнусная перспектива отчисления.
Пришлось идти на поклон к одному мутному аспиранту с другой кафедры.
В определённых кругах он был известен тем, что за деньги организовывал сдачу экзаменов.
Но напрямую аспирант дел ни с кем не имел, только через посредников.
«Лица кавказской национальности» – их было немало, и они-то мне помогли.
В деканате надо было взять допуск на преподавателя кафедры политэкономии, имя его называли кавказцы.
Через шоколадку секретарша кафедры со скрипом даёт допуск на нужную фамилию.
Экзамен принимает строгая женщина в очках по фамилии Антонова.
Уж не знаю, что ей там сказали, но она уходит минут на десять, и я благополучно всё списываю.
Кое-как мямлю и… вот она, вожделенная тройка в зачётку.
Прошёл почти месяц и кавказцы спросили:
– Что нам аспиранту сказать?
Еле наскрёб сто рублей, уж не знаю, как они там делились с аспирантом и с кем он…
Антонову я запомнил хорошо и на протяжении следующих лет очень вежливо и почтительно с ней здоровался.
Как в воду смотрел!
Она очень сухо отвечала, лишь кивком головы, словно видит меня первый раз в жизни.
Помимо защиты диплома, были и два государственных экзамена – «Научный коммунизм» и «Политэкономия».
Первый я сдал без проблем, а вот политэкономию боялся, как огня – и не зря.
Несколько человек с потока получили двойки, и остались без диплома ещё на год минимум.
Захожу в аудиторию, приёмную комиссию возглавляет…Антонова.
И как-то смотрит на меня нехорошо, менжа меня пробила неслабая и душа ушла в пятки от страха.
Наплёл я там чего-то комиссии, чувствую, что бред страшный, и к политэкономии он имеет такое же отношение, как я к китайскому самолетостроению.
Наконец выстраивают нас всех перед комиссией, зачитывают результаты экзаменов.
Называют мою фамилию.
Антонова делает театральную паузу и… говорит:
– Экзамен вы сдали отвратительно и тройку не заслужили, но учитывая то, как вы старались и очень нервничали…
– Комиссия сочла возможным в виде исключения поставить вам «удовлетворительно».
От неожиданности я чуть не обмяк, а Антонова очень строго посмотрела на меня и иронично сказала:
– Поздравляю!
В самых уголках её глаз я заметил весёлые и доброжелательные искорки.
Вот она вежливость, друзья – тут я понял, что мутный аспирант и кавказцы просто поделили деньги.
А Антоновой сделали максимум небольшой презент.
Был и другой не менее противный предмет. «Технология».
Общую технологию я сдал с первого раза, а вот технологию металлов проскочить не удалось.
Вела её доцент кафедры, мелкая и злая, как собака, преподавательница по кличке Злюкина.
Но самое интересное, что общую технологию вёл её муж, которому я и сдал экзамен.
Добряк и весельчак доцент Ковальский.
Вот такие бывают парадоксы в семейной жизни.
С Ковальским и удалось обсудить тему пересдачи экзамена по технологии металлов.
Возглавлял всю кафедру старенький и чуть живой старичок-профессор.
– Шефа лучше всего ловить после обеда, когда он сидит на кафедре и дико озирается по сторонам, – учил меня Ковальский.
И пообещал лично сделать допуск в деканате.
Захожу к профессору точно в описанное Ковальским время.
Старик блуждает по кафедре полувменяемым взглядом и предлагает взять билет.
Оставляет меня одного и, когда я всё благополучно «сдуваю», в кабинет врывается Злюкина, как смерч, и начинает чуть ли не кричать на профессора:
– Он обманным путём получил допуск на экзамен!
– И сдавать должен только мне лично и никому больше!
Ну, думаю, пиздец – приплыл.
На удивление завкаф ощетинился и выгнал меня в коридор.
Уж не знаю, о чём они там говорили, но когда я вернулся, то Злюкина буквально вылетела из кабинета с перекошенным от злости ебалом.
– Нуте-с, молодой человек, – продолжил профессор.
Я продолжил – быстренько получил долгожданную тройку – и был таков.
На другой неделе, когда встретил Ковальского, разговор вышел неожиданным.
– Наслышан, наслышан о твоих подвигах – Ковальский буквально светился, как будто бы это он, а не я избежал отчисления.
– А как же ваша жена? – рискнул спросить я – Ведь она меня чуть не убила…
– Эх, молодой человек, – по-ленински прищурился доцент.
– Вот когда женишься, может быть тогда ты меня и поймёшь.
Ох, и прав он оказался, ох и прав… только тогда я этого не знал, да и знать не мог.
И совсем комично выглядел на этом фоне зачёт по физкультуре.
Хронический алкаш по прозвищу Шнобель никак не ставил мне в зачётку «зачёт».
Только в ведомость. Всё требовал прыжок в высоту на один метр и тридцать сантиметров.
Это было для меня как серпом по яйцам. А Шнобель грозно говорил, что меня ждёт беспощадная служба в армии.
Военной кафедры в институте не было, а то, что я уже отслужил, он во внимание не принимал.
Считал это шуткой, и я тоже с ним шутил – а однажды даже выиграл институтские соревнования по стрельбе из мелкокалиберной винтовки.
Шнобель сделал вид, что не заметил и продолжал требовать взятия космической для меня высоты.
Наконец мне всё это надоело, и я купил ему два литра дорогого коньяка.
Бутылки он охотно взял, да вот в зачётке мне расписался только в конце второго курса.
Когда курс физкультуры был закончен.
И укоризненно покачал головой:
– Как же ты будешь Родину защищать?
Тогда я сунул ему военный билет прямо в опухшее от водки мурло.
Шнобель только вяло махнул рукой и ушёл, бурча что-то под нос про так и не взятую мною высоту в метр тридцать.
Просто цирк произошёл на экзамене по экономической истории. Прибыл с хорошего бодуна, даже не зная, какой предмет сдаём.
На каждом экзамене всегда лежит «методичка» и если её правильно обработать, то на тройку с минусом можно нагнать всякого бреда, с горем пополам.
Пересказал я преподавателю эту «методичку» – тут он задаёт мне решающий вопрос, на тройку.
– Какой валовой национальный доход СССР?
Кручу в недоумение головой, ничего не знаю – одна надежда на подсказку.
С самой задней парты Толстинский, сложив руки рупором, выводит губами и пальцами:
– Четыреста…
Только вот чего четыреста – миллионов, миллиардов или ещё чего?
Невнятно мямлю, как глухонемой:
– Четыреста милионардов.
У преподавателя волосы дыбом встали.
– Четыреста чего? – лицо его приобрело недобрый оттенок.
Толстиниский отчаянно машет руками, вся группа ржёт почти в голос.
Эх, была – не была!
– Миллионов! – выдыхаю я – а экзаменатор, гад, тоже паузу держит, почти как в театре.
– Давайте зачётку – удовлетворительно.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.