X

X

Сент-Деннис – отель, Нью-Йорк. 16 ноября 1857 года. Мистеру Шарлю Амедею де Мориану, эсквайру, Новый Орлеан, Луизиана.

Дорогой Шарль!

Оба твоих милых письма дошли до меня. Я счастлив, что могу сообщить тебе о том, что твое поручение, в основном, выполнено. За исключением «Тысячи партий» Дж. Уокера, я достал для тебя все шахматные книги, которые ты хотел иметь. Ты должен оценить финальный результат моего матча с Паульсеном – счет 5:1 при двух ничьих. Можно бы написать тебе очень много, но лучше мы поговорим обо всем, когда я вернусь в Новый Орлеан. Есть новости, которые тебя удивят; если ничто меня не задержит, я покину Нью-Йорк на будущей неделе. Однако меня вполне могут задержать.

Я предложил любому игроку Нью-Йорка матч на пешку и ход вперед. Если этот вызов будет принят, я надеюсь, что шахматисты Нового Орлеана поддержат меня и не побоятся на меня поставить. Кроме того, я собираюсь сыграть несколько партий против нью-йоркцев, играющих по консультации (т. е. совещаясь между собой).

Пожалуйста, не подумай сгоряча, что между мной и нью-йоркскими шахматистами пробежала черная кошка. Мой вызов направлен исключительно против мистера X, обладающего непомерным шахматным тщеславием. Он проиграл мне на равных восемь партий подряд, но отказался принять фору в пешку и ход, которую я вполне успешно давал Маррашу и другим сильным шахматистам. Пусть скажут другие, имел ли я право предложить ему такую фору. Однако высокомерие и самомнение мистера X оказались столь велики, что больше мы никогда с ним не играли.

Искренне твой Пол Морфи

ПОСТСКРИПТУМ. Не забудь поговорить с Руссо, дедом ле Карпантье и всеми новоорлеанскими шахматистами, которые захотят на меня поставить.

Однако Пол пробыл в Нью-Йорке дольше, чем рассчитывал. Вызов всех желающих получить пешку и ход вперед отнюдь не привлек несметных толп: нью-йоркцы успели понять, с кем они имеют дело. Весьма благоразумны оказались они и при определении суммы ставок. Лишь три игрока приняли дерзкий вызов – Шультен, старый Стэнли и неугомонный судья Мик. Они были разбиты один за другим без всякого сопротивления.

На скромном чествовании, которое было устроено победителю турнира, Пол получил в подарок красивый ценный сервиз из шести серебряных кувшинов и двенадцати стаканчиков. На каждой вещи было выгравировано, кому и в честь чего она преподносится.

Нью-йоркские и провинциальные газеты вцепились в Пола мертвой хваткой. Все они напечатали статьи о первом чемпионе Соединенных Штатов, и все уговаривали юного героя не останавливаться на достигнутом, а идти дальше. Газеты не жалели красивых слов, они называли Пола «глубочайшим стратегом всех времен», «южным чудом», «надеждой и гордостью Америки».

Пол только усмехался, читая эти статьи, он понимал, чьих рук это дело. Однажды у Гиппа к столику Пола подсел Фред Эдж, ставший одним из самых рьяных его поклонников.

Долговязый и бледный Эдж долго сидел возле завтракавшего Пола, пощипывая белобрысые усики. Затем он заговорил напыщенно и витиевато, в южном стиле.

– Мистер Морфи, сэр! Я англичанин по крови, по воспитанию и чувствам. Тем не менее, я ваш самый искренний и горячий поклонник. Через неделю я уезжаю в Англию навсегда. Вы разрешите мне быть там вашим герольдом?

– Чем? – удивился Пол.

– Вашим герольдом, сэр. Американская шахматная ассоциация собирается на днях опубликовать от вашего имени вызов всем шахматистам мира.

Этого Пол не знал, никто не предупреждал его. Он задумался и отвечал Эджу рассеянно, не слыша собственных слов.

Наконец после бесконечных рукопожатий Эдж ушел, а Пол потребовал еще пива и начал размышлять.

Оказывается, на Севере все обстояло совсем иначе.

У себя в Луизиане Пол никогда не думал, что шахматная победа – его или кого-то другого – может вызвать такой резонанс – восторг и газетную шумиху. В Новом Орлеане в шахматы играло несколько десятков человек, все они принадлежали к верхушке общества. Кого интересуют шахматы, кроме шахматистов? Никого! А разве здесь, в Нью-Йорке, шахматистов так уже много? Их больше, чем в Луизиане, их сотни. Но не эти же сотни создают газетный ажиотаж. Значит, здесь о шахматах кричат не только шахматисты, но и те, кто ничего в них не понимает. Зачем они делают это?

Мысли Пола шли правильно, но понять положение полностью он, разумеется, не мог, ибо не видел всей картины в целом.

Пол появился на нью-йоркском горизонте удивительно своевременно. Богатый промышленный Север собирался идти в наступление. Начинался первый этап борьбы за роль мировой державы, за новые рынки, за проникновение на иные континенты.

Полу суждено было стать добрым предзнаменованием, знаменем надежды. Мало кого из американцев интересовали шахматы сами по себе. Но после Даниэля Уэбстера ни один американец не добивался европейской известности, а этот луизианский парнишка сможет, пожалуй, отлупить всех европейских чемпионов! Во всяком случае, на него не жаль поставить пару долларов.

Так рассуждали многие, и в этом был секрет внезапной популярности Пола.

Тем не менее, вызов от имени американской ассоциации всем игрокам мира так и не был брошен. В самой ассоциации нашлись благоразумные граждане, которые явились к полковнику Миду и заявили хором:

– Да, он бьет нас, ибо лучше знает теорию. Но во встрече с европейскими маэстро он не имеет никаких шансов на успех, а мы можем оказаться в смешном положении.

Полковник Мид струсил и снял свое предложение.

Узнав об этом, Пол в тот же день выехал обратно в Новый Орлеан. Его встретили там горячо и радостно. Блестя глазами, визжала от восторга Эллен, толпы незнакомых людей кричали: «Ура молодому Морфи!» – увидев Пола на улице.

Лишь небольшой кучке крупных плантаторов его успех пришелся не по вкусу. Это были те люди, чья тлетворная деятельность привела страну немного лет спустя к войне. Сепаратисты и впрямь полагали, что они в силах организовать и построить второе крупное государство на Североамериканском материке. Это государство грезилось им как цитадель феодализма, как рай и отрада рабовладельца. Они давно уже задумали отделиться от Соединенных Штатов и лишь выжидали удобного момента. Общенациональный герой был им не нужен, они делали вид, что не понимают успеха Пола или не замечают его. Но до поры до времени они молчали.

За время отсутствия Пола в Новом Орлеане был организован шахматный клуб, и Пол был тут же избран его почетным председателем. В его честь устраивались банкеты и обеды, ораторы захлебывались и били посуду.

Миссис Тельсид немедленно отобрала у Пола серебряный сервиз и расставила его в художественном беспорядке в гостиной дома на Роял-стрит. Ее гости и музыкальные завсегдатаи могли читать выгравированные на серебре надписи и задавать восхищенные вопросы, сколько душе угодно.

– Может быть, мама, мне не следовало принимать этого сервиза? – поддразнил как-то мать Пол. – Мне думается, он стоит тысячи полторы долларов…

Мисис Тельсид вскочила так стремительно, что едва не опрокинула арфу. (Рояль надоел ей, она играла теперь только на арфе и писала романсы для арфы со скрипкой.)

Она не сказала ни слова и величественно вышла из комнаты. Пол пожалел о сказанном еще до того, как дверь закрылась за ней.

Весь кружок новоорлеанских шахматистов с восторгом говорил о том, что Пол Морфи ни капельки не изменился.

Он по-прежнему охотно играл со своими старинными партнерами, давал вперед пешки и фигуры, разговаривал и смеялся, пожалуй, даже чаще, чем раньше.

Однажды Шарль де Мориан в отсутствие Пола подал шахматистам блестящую идею. Ее горячо обсуждали и, наконец, приняли почти единогласно.

Какой смысл вызывать всех шахматистов мира, даже не называя их по именам? Разве не лучше вызвать одного, но непременно сильнейшего? Кто сейчас бесспорно самый знаменитый шахматист мира? Разумеется, лондонец Говард Стаунтон, шекспиролог и литератор, победивший всех крупнейших шахматистов Европы!

Так в шахматном клубе Нового Орлеана зародилась мысль об организации матча между Полом Морфи и Говардом Стаунтоном.

Сам Пол вполне одобрил эту мысль, но заявил, что заниматься ее осуществлением он не будет. Этого и не требовалось.

Группа состоятельных джентльменов выразила согласие поставить на Пола Морфи любую сумму «от ста до тысячи фунтов», то есть от пятисот до пяти тысяч долларов.

Такая сумма должна была, казалось, заинтересовать мистера Стаунтона. Заручившись материальной базой, инициативная группа выработала условия и регламент предполагавшегося матча и отослала их в Лондон – непосредственно Говарду Стаунтону.

Условия эти были весьма либеральны и великодушны, так оценил их и сам Стаунтон. К сожалению, однако, они содержали один совершенно неприемлемый пункт…

После того как конверт был отправлен в Лондон, наступило напряженное ожидание. Оно затянулось, мистер Стаунтон не торопился отвечать. Наконец ответ появился, но не в форме ответного письма, а в виде статьи в газете «Иллюстрэйтед Лондон ньюс». В этой популярной газете Говард Стаунтон руководил шахматным отделом, выходившим каждую субботу.

В его статье американские нахалы получили достойную отповедь. Им популярно объяснили, что мистер Стаунтон – это мистер Стаунтон, то есть персона. Он человек в летах, не вертопрах и не мальчишка. У него масса обязанностей, общественных и семейных как у отца семейства, мужа и гражданина. Его исследования о Шекспире с нетерпением ожидаются тысячами читателей, а издатели отнюдь не расположены долго томить публику ожиданием.

(Мистер Стаунтон был горячим сторонником теории, гласящей, что не Шекспир главное, а примечания к нему.)

В заключение говорилось, что, хотя успехи юного луизианца совершенно несравнимы с успехами мистера Стаунтона, мистер Стаунтон, по всегдашней своей доброте и снисходительности, охотно скрестит оружие с молодым мистером Морфи, если тот соберется приехать на Европейский континент. Здоровье мистера Стаунтона, хрупкое и драгоценное, не допускало и мысли о трансатлантическом путешествии. Только в Европе мистер Пол Морфи мог быть посвящен в рыцари шахматного ордена, а его гроссмейстер, мистер Стаунтон, мог бы надеть ему рыцарские шпоры. Очень жаль, что у почтенных американских джентльменов не хватило ума, чтобы понять это без разъяснений.

Новоорлеанцы поморщились, прочитав эту статью.

Пол весело смеялся.

– Он прав, джентльмены! Он пожилой человек и шахматист установившейся репутации. Конечно, не он должен ехать ко мне, а я к нему. Жаль только, что это сейчас невозможно…

Члены клуба молча переглянулись.

– А сейчас пойдемте в зал, джентльмены! – закончил Пол. – Я попробую сегодня сыграть вслепую на четырех досках.

* * *

Полу мучительно хотелось увидеться с Мэй, но он категорически запретил себе это. В письме, написанном им перед отъездом на нью-йоркский конгресс, он заявил, что вернется либо великим шахматистом, признанным всем миром, либо не вернется совсем. Он победил в Нью-Йорке, но было ли это успехом мирового класса? Многие опытные шахматисты Севера утверждали, что в Европе играют значительно сильнее, что американским шахматистам далеко до европейских, с которыми Пол еще ни разу не встречался.

Нет, он не мог увидеть Мэй, не выполнив своего обещания.

Странным образом, но для Пола лишь через победу над Стаунтоном, сильнейшим шахматистом эпохи, шел путь к Мэй…

И Пол начал готовиться к матчу со Стаунтоном; как будто условия этого матча уже были подписаны. Стаунтон отказался приехать в Новый Орлеан? Это ничего не меняет, рано или поздно он принесет Мэй скальп Говарда Стаунтона и бросит к ее ногам… Этот скальп оправдает все: его образ жизни, нерешительность, робость, стремление уклониться от встреч…

Пол никому не говорил ни слова, но чуткий Шарль отлично улавливал его мысли. Под его давлением Руссо и другие любители Нового Орлеана написали в Лондон второе письмо, оставшееся без ответа. Казалось, все потеряно, когда из Лондона пришел заказной пакет. В нем не было письма Стаунтона с его согласием, но было нечто другое – Британский шахматный союз приглашал мистера Пола Чарлза Морфи (Луизиана) участвовать в качестве гостя на очередном съезде союза, который намечено провести в городе Бирмингэме в июне или июле 1858 года.

В приглашении довольно глухо указывалось, что там же должен состояться и шахматный турнир, и не указывалось вовсе, приглашается мистер Морфи как участник съезда и турнира или только как участник съезда.

Впрочем, это не имело практического значения, так как Пол принял решение мгновенно. Он прекрасно понимал, что неприятных разговоров с матерью и Эллен не избежать, но разве мог он упустить такой блестящий шанс!

В первых числах апреля Пол написал в Англию, что благодарит за приглашение и постарается им воспользоваться. С той же почтой он сообщил Эджу, что рассчитывает быть в Англии в июле и просит «заранее провести все необходимые подготовительные мероприятия». Он сам не очень хорошо знал, что подразумевалось под этой деловитой формулой, но твердо знал одно – если он будет в Англии, Стаунтону придется играть с ним матч.

– А Стаунтон не обманет тебя, Пол? – озабоченно спросил Мориан. – Ты приедешь в Европу, а Стаунтон скажет, что он болен и не расположен играть.

– Надо постараться, чтобы Стаунтон не сказал этого! – запальчиво ответил Пол. – Мистер Стаунтон – благородный английский джентльмен, он не может изменить своему слову!

– Аминь! – сказал Мориан.

С тяжелым чувством Пол начинал разговор с Эллен, но чуткая девушка успокоила его с первой минуты. Как только он упомянул о том, что победа над Стаунтоном даст ему возможность просить официально руки Мэй, Эллен преобразилась.

Сияя глазами, она сама просила его:

– Поезжай в Европу, Пол, поезжай непременно! Не думай о нас, мы будем тебя ждать – и дождемся. Ты любишь Мэй, и Мэй любит тебя, не может не любить… Ты вернешься чемпионом мира, национальным героем… Джеральд Аллисон не сможет отказать тебе!

Пол поцеловал сестру, отправился в банк и снял со счета еще пять тысяч. Часть расходов ему возместят, но нельзя же ехать без денег в такую даль и на столь неопределенный срок, не так ли? Затем Пол заказал на завтра билет на пароход, идущий вверх по реке. На этот раз он не собирался останавливаться в Вашингтоне и решил пересаживаться так, чтобы попасть в Нью-Йорк кратчайшим путем.

Лишь проделав все это, Пол решился на заключительный разговор с миссис Тельсид.

На его счастье, мать была в хорошем расположении духа.

Работа над оперой «Луиза де Лоррэн» шла успешно, писался уже третий акт, в котором арфа делала чудеса… Миссис Тельсид возобновила свои музыкальные четверги, знаменитые в Новом Орлеане. На этих вечерах профессионалы-музыканты встречались с любителями в мирном музыкальном соревновании. Попасть на вечер к миссис Морфи было не просто, любой житель города считал это для себя высокой честью.

Когда Пол вошел к матери, миссис Тельсид была чрезвычайно озабочена: квартет профессиональных музыкантов, помогавший ей в работе над оперой, явился не в полном составе, не хватало второй скрипки.

– Увы, миссис Тельсид, его надо понять! – сказала первая скрипка. – Наш друг понес тяжелую потерю. У него умер ребенок, сегодня он хоронит его.

– Какой ужас! – схватилась за виски миссис Тельсид.

– Что вы, миссис Тельсид! – вступился виолончелист, понявший неправильно возглас хозяйки. – Наш друг может опоздать, но никак не может не прийти совсем! В конце концов ведь и ребенок-то был совсем маленький – вот такой!

– Итак, отныне скорбь измеряется в дюймах! – серьезно сказал вошедший Пол. – Мамочка, можно тебя на минутку?

Они отошли к окну.

– Дело в том, мама, что мне придется поехать на несколько месяцев в Европу, – непринужденно сказал Пол. – Меня пригласили в Англию на очень почетный съезд, я никак не могу отказаться.

Миссис Тельсид пытливо смотрела на сына.

– Ты уверен, что не можешь отказаться, Пол?

– Совершенно уверен, мамочка. Кроме того, что плохого в том, что я проедусь в Европу? Ты сама говорила, что стоит предпринять такую поездку просто так, чтобы пополнить образование.

Мать смотрела в окно мимо Пола, брови ее дергались.

– Мы ждем вас, миссис Тельсид! – крикнул один из оркестрантов.

И она решилась.

– Ты не забыл моих слов, Пол?

– Каких слов, мамочка?

– О том, что джентльмен не играет на деньги, и о многом другом… Ты помнишь свое обещание?

– Как же я могу забыть его!

– Хорошо, Пол, тогда ты можешь ехать. Когда ты отправляешься?

– Завтра утром, мамочка.

– Так срочно?

– Времени совсем мало, мамочка.

– Хорошо. Я встану пораньше и соберу твои чемоданы.

– Эллен уже собрала их.

– Тем лучше. Перед отъездом зайди со мной проститься.

– Разумеется, мамочка!

И довольный Пол выскользнул из гостиной, откуда уже неслись звуки увертюры. Он постоял за дверью и отправился прощаться с Эллен.

На следующий день, 26 мая, Пол выехал на пароходе «Натчез». Он прибыл в Нью-Йорк 8 июня.

9 июня, даже не повидавшись ни с кем из нью-йоркских шахматистов, Пол отплыл на трансатлантическом лайнере «Аравия» в Старый Свет. Он не хотел привлекать внимания к своей поездке.

Он ехал завоевывать Европу и Мэй совершенно один, никому не известный и свободный как птица.

Одиночество не мешало ему. Пол был счастлив, как мальчишка, в первый раз вырвавшийся на свободу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.