За рубежом: Лимассол - Сеул - Донецк - Фуншал - Эдинбург

За рубежом: Лимассол - Сеул - Донецк - Фуншал - Эдинбург

Расставшись со сборной в 1992 году, я уехал на Кипр на отдых. Ждал звонка из «Бенфики», но дело затягивалось. Пока отдыхал на острове Афродиты, мне постоянно звонили из Португалии. Причем, когда команда проигрывала, тут же раздавался телефонный вызов, стоило ей выиграть - тишина. Так получилось, что отель, в котором я жил, принадлежал одному из руководителей АЕЛа. Его команда была на грани вылета. Во время очередного сеанса молчания «Бенфики» со стороны киприота последовал конкретный шаг, и я подписал контракт. И надо же такому случиться, что через три дня позвонили из Лиссабона и сообщили, что Ивич уволен! Что же делать, не судьба…

На Кипре я, конечно, столкнулся с проблемами. Это и три помощника из разных стран - чех, англичанин и киприот - и специфический футбол. Забавно, что клубы на Кипре поделены по определенному партийному принципу. Наш «коммунистический» уклон, надо сказать, помогал, но в целом все работало на победу «Омонии» из Никосии. В то время на Кипре работали Гуцаев и Кипиани, и в первом же матче мы встретились с их «Анортосисом» и, что интересно, победили. На дружеские отношения это обстоятельство, впрочем, не повлияло.

Команда провела хорошую концовку чемпионата, мы поднялись с низов, заняли шестое место. Но в целом уровень футбола оставался, конечно, низким. До двух часов дня футболисты работали, а потом собирались на тренировки - добиться качества было в таких условиях очень сложно. Профессионалов оказалось всего двое - серб и хорват. Мой английский позволял общаться с игроками без особых проблем. Во-первых, помогали школьные знания, во-вторых, что-то почерпнул из зарубежных поездок, в-третьих, по ночам готовился к занятиям и тоже неплохо совершенствовался. Если бы не партийные обязательства, АЕЛ мог бы замахнуться и на большее.

Да, я оказался в такой ситуации после сборной страны, после работы в ином мире. Но Кипр стал отдушиной, способом отключиться от негативных впечатлений окончания шведского чемпионата Европы и того, что мне так и не дали доработать со сборной до чемпионата мира 1994 года. Этот остров - благодатный край, с очень добрым народом, и я по сей день регулярно туда езжу, потому что там у меня остались друзья и квартира.

* * * В 1994 году ситуация складывалась не легче: я не согласился на предложение Квантришвили помочь мне стать тренером сборной России и, когда Колосков в ответ на мой вопрос «уезжать мне в Корею или будем работать?» глубокомысленно посоветовал ехать, улетел на Дальний Восток. Что и говорить, испытание оказалось не из легких…

В таких ситуациях мне всегда помогало понимание круга вопросов. Да, новые игроки, чужой язык, менталитет. Я ставил перед собой задачи и оценивал трудности, после чего спрашивал сам себя - ты сможешь это? И если отвечал себе «да», то работал спокойно. Я кодировал себя на труд, мысленно был готов к любым испытаниям. Вопросы знаний и отношений также требовали специальной установки - опять сказал себе «да».

Иметь «своего» руководителя за спиной - очень много значит. Но почти всегда есть оппозиция. Бывают, конечно, исключения вроде Гуса Хиддинка, у которого ее почти нет, потому что выяснилось, что у нас нет тренеров, способных работать со сборными командами. Опора - да, есть. Федерация футбола, Мутко, Национальная академия, а за всем этим стоит Роман Аркадьевич Абрамович. У человека есть право на ошибку, чего никогда не было у меня.

Мне в Корее повезло: президентом федерации был Чжон Мун Чунг, он же вице-президент ФИФА. Человек, получивший образование в США, с разносторонними и современными взглядами. Пригласили меня на должность технического директора, но отвечать предстояло и за подготовку, и за результат. Но существовала оппозиция в виде технического комитета, который определял круг кандидатов в сборную. Заметьте, не главный тренер этим занимался на деле, не технический директор, а технический комитет!

На втором сборе в Лос-Анджелесе перед чемпионатом мира 1994 года после поражения в одном из контрольных матчей волевым решением президента мне велели проводить подготовку. Это был приказ, не подлежащий обсуждению. Надо объяснить, что в Корее определенный уклад жизни, своеобразная культура, отношение к иностранцам. Решение Чжон Мун Чунга было сложным. Мне пришлось включиться в работу главного тренера, а все остальные должны были мне помогать. Ситуация неординарная, если не сказать больше. Она нас не сближала, лишь компрометировала и не могла не сказаться на отношениях. Но контакт с игроками, которые приняли мои методы подготовки, очень помог. И надо сказать, что мой авторитет сильно поднял просмотр ролика о чемпионате мира 1970 года. Немаловажно, когда у тренера есть прошлое и сказанное он может подтвердить исполнением. В таком случае появляется право советовать.

Тем не менее перед отъездом в Азию я собирал информацию о стране у редактора журнала «Кикер» Хайманна, которого просил переговорить с известным тренером Дитмаром Крамером. То, что я услышал, казалось ужасным. Крамер выдержал в Корее всего несколько месяцев, после чего уехал.

Близок временами к такому решению оказывался и я. Много возникало ситуаций за гранью понимания, трудно было воспринимать конфуцианский подход, значение возрастной разницы у подчиненных. Существовала группа старших игроков, которая в Корее определяет очень многое: кто будет играть, как будет играть…

Конечно, это - шок. Но притом отношения сохранялись хорошие - ребята слушали, что им говорилось, воспринимали, и им было интересно. Футболисты хоть и понимали, что у меня напряженные отношения с тренерами, но это не влияло на их подчиненность и дисциплинированность. Другое дело, что до чемпионата мира у нас не было результатов - проиграли даже в США университетской команде. Ситуация так накалилась, что стало невыносимо. Неоднократно на меня наваливалось такое опустошение, что хотелось все бросить (еще жена не могла приехать в течение двух месяцев, что добавляло масла в огонь) и улететь. Обычная для того времени картина - вечером у меня уже были собраны чемоданы, а утром просыпался, говорил себе «ну уж нет» и шел на тренировку. Но верхом стала ситуация, когда ко мне подошел начальник команды, который, кстати, сам был вратарем на чемпионате мира 1966 года, и попросил не ехать вместе с командой на общий традиционный ужин. Вежливо попросил, но стало ясно, что чужак не может присутствовать на всех мероприятиях. В то время я часто общался с Юрием Лужковым, и вот набрал его и говорю: «Все, возвращаюсь…» Тот: «Давай, приезжай. Но это самое простое…»

Я помню нашу первую встречу, когда он приехал к нам в сборную команду СССР в Новогорск. И ее нельзя было назвать знаменательной, хотя и дежурной тоже она не казалась. Лужков хорошо знал игроков, команду, проблемы и мало походил на градоначальника. Подкупала не простота в обращении, или, как говорят, коммуникабельность, а заинтересованность человека, искренне любящего футбол. И это вызывало ответную реакцию. Теперь я могу сказать, что именно эта естественность в характере по отношению к людям помогла Лужкову завоевать доверие, признательность москвичей и авторитет в стране. Тогда еще трудно было предположить, что его встречи с людьми различных профессий, их знания, умение, талант раскроют многогранность его личности, что позволит в столь короткий срок преобразить Москву в одну из лучших столиц мира. Можно удивляться его увлеченности познанием нового, интересу к жизни, я уже не говорю о работоспособности. И приходится сожалеть, что в то кризисное время из-за интриг в России не оказалось сильного современного хозяйственника с высоким уровнем культуры.

Что же касается футбола, то Лужков, как и в любом другом, постоянен в отношениях и последователен в делах. Претворил в жизнь идею создания команды правительства Москвы, которая существует не формально и действительно портит «прически» многим соперникам из других городов Европы. Сам видел, как солидные дяди, министры заводятся и спорят, как дети, из-за незабитого мяча, назначенного пенальти.

Я уже упоминал о способности Юрия Михайловича учиться - это проявилось и в футболе. Мы как-то обсуждали удар с носка, или, как говорят во дворе, «со штыка». И при его координации и быстроте, он так часто начал им пользоваться, что в конце концов привело к красивым голам. Неожиданность и непредсказуемость полета плюс удар без замаха делают этот прием очень эффективным. Лужкову, повторяю, хватило одной беседы, чтобы забить сотню мячей! А мы говорим - возраст. Я рад, что есть такие люди, как Лужков, как тренер чемпионов Европы Луис Арагонес. Они являются для меня примером, чтобы не останавливаться и попробовать выиграть еще одну Олимпиаду.

И тогда, когда я мучился в Корее, Лужков взял меня на «слабо». Я остался. Кончилось тем, что после чемпионата мира мне предложили сразу две сборные - и олимпийскую, и национальную. Испытание характера было выдержано, мне удалось себя отстоять.

Помню, как перед чемпионатом мира я сам ездил просматривать соперников по группе: Испанию и Германию. Только до Боливии не добрался, но мне очень помог работавший там в то время Виталий Шевченко. У испанцев мы вырвали ничью, уступая по ходу 0: 2. Такое проявление воли - само по себе редкость для корейских команд, и этот результат лишний раз свидетельствует о том, как подготовлена была сборная и какая в ней была атмосфера. Более того, мы чуть было не совершили еще более серьезный подвиг в матче с немцами: проигрывали 0: 3, потом забили один, второй… Берти Фогтс шел на пресс-конференцию бледный: «Это был Сталинград!» Более емкое определение вряд ли могло родиться…

Можно было создавать новую команду с прицелом на Олимпиаду 1996 года, и далее - Чемпионат мира-98. Я отбирал себе помощников, что происходило крайне непросто, учитывая значимость фактора знания английского языка.

С переводчиками же вообще складывалась интересная ситуация: спрашиваю одного из них, что он перевел, а тот отвечает: «Я знаю, что перевел». В принципе, это не грубость - просто он хотел сказать, что знает, как донести мою мысль, сохранив корректность. Другое дело, что в футболе этот парень понимал ровно столько же, сколько я - в корейском. Доходило и до комичных ситуаций. Дети и жена смеялись до слез, когда переводчик приходил домой и торопил меня по делам. Дело в том, что в корейском языке нет звука «ф», его заменяют на «п». Так вот фраза, так веселившая мою семью, звучала так: «Анатолий Педорович, вас ждут в педерации. Давайте скорее!»

И все- таки к корейцам я относился с большим уважением. Во-первых, они невероятные патриоты. Во-вторых, потрясающе дисциплинированны. И третье -их солидарность.

Это прекрасно иллюстрирует следующий пример: я предлагал после игр семейным уехать повидать родных, а холостым остаться и провести восстановительные мероприятия. Но не помню случая, чтобы кто-то из женатых выразил желание оставить команду. Опять же я ввел дифференцированный подход в выплате премиальных, в зависимости от вклада в результат, но решение не прошло. Игроки пришли, осведомились, сколько денег, все попросили поделить поровну - вне зависимости от того, играл ли футболист весь матч, вышел ли на замену или вовсе сидел на лавке, - и на этом все закончилось. И за это нельзя было их не уважать. Тем более что такие качества так не свойственны нам.

Да и сама страна оставила неизгладимое впечатление. Помню, мы проводили сборы на острове Чечжудо, сказочном курортном месте, и я видел там знаменитых ныряльщиц, которые добывают жемчуг. Возвращался с прогулки, проходил мимо них, и те всегда приглашали с собой позавтракать. Предложение, правда, принять не доводилось - гулял-то я обычно как раз после завтрака. Вода холодная, они выпивали соджу и предлагали мне. Меня же ждала тренировка…

Отношения с корейцами у меня по сей день остались добрыми. И любая встреча заканчивается тем, что команда выстраивается и мы приветствуем друг друга: «Анья сео!» Так и после матча с «Зенитом», когда я был тренером «Локомотива», поговорили немного с Ли Хо и Ким Дон Чжином.

У меня в Корее не было такого «сногсшибательного» результата, как у Гуса Хиддинка, но зато мы практически всегда выигрывали у Японии, а выше успеха для Кореи быть не может.

Я принял Корею как она есть, включая и пищу. До сих пор являюсь большим поклонником кимчхи, как, собственно, и моя семья (пока что отстают в этом вопросе лишь внуки).

Корею абсолютно справедливо называют Страной утренней свежести. Выходишь в 5-6 часов утра в парк и видишь, сколько людей занимается гимнастикой, делает какие-то свои упражнения на чистейшем воздухе. Причем все - и молодые, и пожилые…

Что скрывать: мне до сих пор немного жаль, что пришлось все-таки покинуть Корею, а потом я не воспользовался приглашением вернуться в один из ведущих клубов этой страны…

* * * Мой португальский период карьеры начался в Чехии. В 2003 году я с «Химками» находился на сборах в этой стране, куда заехал просмотреть игрока и президент клуба «Маритиму». Известный агент Паулу Барбоза (бывший переводчик Кулькова, Юрана и Мостового) сделал мне неожиданное предложение. Отдаю ему должное: как менеджер этот человек не оставлял в свое время ни на минуту без внимания ребят, точно так же он решал и мои проблемы, за что я благодарен. Ведь согласие возглавить клуб с Мадейры можно назвать маленькой авантюрой, учитывая тот спектр задач, который мне пришлось решать.

Сработало во мне все-таки честолюбие. Португалия - западноевропейская футбольная страна, где до меня ни один наш тренер не работал. Это было испытание себя, вызов, отказ от которого означал бы измену самому себе. Поэтому закрыл глаза на незнакомую специфику, необходимость действовать «с листа» и подписал контракт.

Вопросы, тем не менее, стояли серьезные. Как быть с языком? С новыми игроками, среди которых были египтянин и испанец? С бразильцами, коих набралась целая колония? Достаточно сказать, что, посмотрев первый матч своей новой команды, я пришел в смятение - настолько зрелище было удручающим. Даже думал в какой-то момент, что поступил опрометчиво, согласившись возглавить «Маритиму». Хотя отдельные игроки были хорошие, команда как таковая отсутствовала.

Очень повезло еще, что мое представление главным тренером пришлось на паузу, связанную с матчами национальных сборных. Получилось, кстати, забавно: прошла пресс-конференция, президент спрашивает: «Ну что, будем смотреть тренировку?» Я ему: «А что смотреть? Давайте форму, пойду работать».

Для начала пришлось бороться с повальными опозданиями. Поинтересовался, какие штрафы привыкли платить игроки. Оказалось, одна минута - один евро. «Хорошо, - говорю тренерам. - Сейчас мы с вами быстро вылечим народ. Одна минута с этого момента стоит сто евро!» Игроки стали приходить на тренировки за 45 минут. Вопрос отпал.

Похожая ситуация была в «Анжи». Играл там один «хороший парень» - огромный центральный защитник Биллонг. Он постоянно опаздывал. Доходило до совсем уж потешных ситуаций. Команда сидит в автобусе, уже почти отъезжаем на тренировку, а он еще завтракает - его невозможно было добудиться. Я его спрашиваю: «Почему?» Он начал в ответ плакаться: «Жена - нэт, дети - нэт, деньги - нэт, премий - нэт…»

Со следующего дня я стал после окончания завтрака закрывать двери в столовую. И вот Биллонг опять опаздывает. Вбегает в автобус, кричит: «А как же завтрак?!» Я говорю: «Хорошо, смотри: вовремя не встал, вовремя не пришел - завтрак нэт!» Потом стал приходить чуть ли не раньше всех!

Ситуации, конечно, бывают разными. И достучаться до игроков разных национальностей, объединить их вовсе не просто. На Мадейре я вспомнил момент из Библии - встречу Соломона с Богом, когда первый попросил не каких-то материальных благ, а освятить первый шаг. После двух-трех дней работы я уже понял мудрость этой притчи. Нужно было найти единственное правильное решение - как начать работу. И вот мы вывезли команду на маленький остров рядом с Мадейрой, устроили там, вдали от семей и поклонников, тренировочный сбор со всеми вытекающими нагрузками. Капитан команды голландец Ван Гааг (внешне - вылитый Мэтью Бут, только еще, кажется, крупнее) подошел и подозрительно спросил: «У нас что, опять будет предсезонка?» Я молча подвел его к весам. Он взвесился. Спрашиваю: «Ну и? Видишь свой вес? На два килограмма больше. Вопросы есть?» Надо отдать Ван Гаагу должное: он стал фактически моим помощником, и о его профессиональных качествах могу говорить только в превосходных тонах. Тогда в «Маритиму» был нынешний защитник «Реала» Пепе, получивший при мне место в основном составе (я его использовал, правда, как опорного хавбека). Мы встретились с ним на Кубке РЖД. Он сказал интересную вещь: «Мистер, я вспоминаю нашу работу до сих пор. Мы чуть не умерли, но зато я теперь многое знаю и забыл, что такое травмы!»

А вот нынешний зенитовец Данни наше сотрудничество начал с конфликта. Понять эту ситуацию можно - талантливый игрок всегда трудно привыкает к жестким требованиям, достаточно вспомнить Игоря Добровольского. Данни - очень индивидуален. Ему после игры проще не тренироваться в общей группе, а сделать кросс, поработать без мяча, у него нет проблем с техникой, и ему необходимо соскучиться по мячу. Но для этого следовало индивидуализировать процесс, а я тогда Данни практически не знал и отправил его в общую группу. В какой-то момент у Данни пошли перепады, и я, объяснив все, перевел его во вторую команду. Через две недели он пришел, мы объяснились. После чего отношения стали великолепными, и они сохраняются таковыми по сей день. Данни принес очень много пользы и проявил себя как великолепный игрок.

Защитник «Реала» (Мадрид) и сборной Португалии Пепе:

Работа с Анатолием Бышовцем была очень важным шагом в моей карьере. Именно при нем я начал учиться играть в футбол на профессиональном уровне, и в принципе до его прихода я почти не получал игровой практики в составе «Маритиму». Бышовца отличали строгая организация тренировочного процесса и тонкое видение игры. В «Маритиму» меня нередко использовали в роли опорного полузащитника, зная, что мне нравится подключаться к атакам из глубины поля. Контакт с нами, игроками, Бышовец и его помощники поддерживали постоянно. При Бышовце в нашей команде работал переводчик, но порой наш тренер очень живо общался с нами и без его услуг.

Атакующий полузащитник «Зенита» и сборной Португалии Данни:

Отношусь с уважением к тренеру Бышовцу, с которым мне довелось работать на заре моей карьеры в «Маритиму». Правда, лично я пересекся с ним всего на пару месяцев, но мной он занимался персонально, уделял много времени. Со мной и Бышовец, и его помощник Кульков немало разговаривали после тренировок. Они видели во мне потенциал и часто повторяли, что еще нужно много работать, чтобы раскрыть его. Жаль только, что Бышовец недолго работал с «Маритиму». Ему не нравилось, как активно президент клуба вмешивается в его дела, и у них имелись определенные разногласия. Бышовец успел зарекомендовать себя как состоявшийся специалист и сторонник интеллектуального футбола. Этот тренер учил нас мыслить на поле.

Но были и ребята, с которыми приходилось очень сложно. Например, Бруну, взятый в аренду из «Порту». Я его вывел из основного состава, и он после того, как команда выправила положение, ходил на тренировки и начинал с того, что говорил мне: «Мистер, я же к вам так хорошо отношусь, а вы меня не ставите!» Смешно! «Мне нужно не отношение ко мне, - отвечал я, - а отношение к команде».

Бруну вообще был фигура специфическая: сын богатых людей, он мог себе позволить сходить в казино и прочие подобные вещи. Бруно не зависел от зарплаты, от премий, поэтому и вел себя вольно. Он был неплохим разыгрывающим, но не более того. Там ведь тоже было свое «ядро» - и Бруну во многом напоминал персонажей из «Локомотива». Я понял тогда, что он - инородное тело. Нужно было предпринимать какие-то меры и каким-то образом выходить из трудного положения, чтобы удержать коллектив. К тому же на Мадейре оказалась целая группа бразильцев, а их менталитет мне уже был знаком. Они едут на игру и поют в автобусе. И шуточки у них тоже будь здоров! У нас был такой Гаушу, лучший бомбардир. Едем как-то на очередную игру и видим из окна человека в странном состоянии, смешного на вид. И вот парень поворачивается к одному из партнеров и спрашивает: «Слушай, а как твой папа здесь оказался?!» И тут же хохот, гам на весь автобус. И мне тоже пришлось это воспринимать. А мы люди совсем иного плана. Мы концентрируемся, все держим в себе, медитируем, бог знает что еще делаем.

Мне пришлось приспосабливаться самому, но и одновременно делать так, чтобы и коллектив сохранить, ничего не ломая, и ответственность повысить. Для этого нужно было, чтобы сказанное мной принималось на веру. Помогало, что на тренировках я им не уступал (с учетом возраста, конечно) в технике при игре «в квадраты». Но главное, что нас сблизило, - вера в Бога. Я их тогда спросил: «Зачем вы молитесь? Когда вы просите у Бога о благополучии, чтобы вас миновали травмы, - ничего не доходит. Почему? Потому что, если нет вашего отношения к делу, нет уважения, молитвы не имеют смысла». Им стало ясно, что я знаю что-то большее, чем они. И не только в футболе, но и в жизни. В принципе, спекулировать религией - неправильно. Но в той ситуации это был выход, единственный, который мог пробудить в игроках истинные чувства. А вера у них действительно настоящая! Команда шла по инерции, эту инерцию пораженчества надо было остановить и придать ей новый импульс. И «Маритиму» стал играть по-другому.

* * * Со временем мы исправили механизм командных действий, и если бы провели начало чемпионата так, как его концовку, то могли бы оказаться и на призовом, а не на шестом месте. Нам удалось наладить атмосферу, хотя поначалу случались и драки. Мы повысили конкуренцию за место в составе. Стали вырисовываться контуры амбициозного коллектива, который в дальнейшем мог бы себя проявить, но тут президент начал активно вмешиваться в командные дела, стал влиять на отдельных игроков. Мне это нравилось все меньше и меньше, и тут разорвалась бомба…

У Василия Кулькова, которого я пригласил к себе в «Маритиму» помощником, имея в виду его авторитет в Португалии как игрока и знание языка, умер тесть, и он срочно отпросился домой на пару дней, на похороны. Президент запретил. А я разрешил… Босс в итоге употребил власть - не посоветовавшись со мной, уволил Василия. Он, правда, Кулькова предупредил: «Не езди!» Но что тот мог поделать, кто должен был хоронить родственника, если теща с инфарктом, а жена с двумя детьми? Я не стерпел, высказал все, что о нем думаю, и, несмотря на то что у меня был еще год контракта, уехал. Что и говорить, богатый был человек, президент «Маритиму». Наверное, самый богатый на острове. Чем-то до боли похожий на отдельных наших олигархов…

Недавно мои друзья братья Яков и Александр Уринсон ездили на Мадейру. И им было страшно любопытно понять, почему все-таки я решил уехать из этого рая, почему на это согласилась моя жена. Природа там изумительная - водопады, горы, океан. Явной невыгодой оказывалось то, что нужно было постоянно летать на матчи, в отличие от остальных клубов. Взлетная дорожка в аэропорту Фуншала короткая, также над островом постоянно дуют ветры, из-за чего однажды при шторме один самолет все-таки прокатился вдоль всей полосы, не смог затормозить и свалился в море. Всякий раз, подлетая к дому, поневоле каждый начинал думать о вечном. На дополнительный маневр у пилотов было метров 50, не больше.

Зато Уринсоны наткнулись в спортивном магазине на мою фотографию. В Португалии меня помнят, пусть я работал там меньше года. Поневоле задумаешься, почему на чужбине, чтобы оставить о себе добрую память, требуется так мало времени?… Наверное, и правда нет пророка в своем отечестве.

* * * Идея Владимира Романова создать футбольный альянс «Хартс» (Шотландия) - «Каунас» (Литва) - МТЗ-РИПО (Белоруссия) была, конечно, чисто экономической. Но здравое футбольное зерно в ней, несомненно, присутствовало, и я согласился на сотрудничество. МТЗ-РИПО поначалу стоял на вылет, но его удалось удержать с помощью талантливой молодежи. На следующий год был приглашен опытный тренер Юрий Пунтус, ставший потом тренером национальной сборной, после чего клуб завоевал третье место. «Каунас», в свою очередь, стал регулярно выигрывать чемпионаты Литвы. По идее, клубы-участники этого альянса должны были обогащать друг друга. Ребята из Минска могли бы играть в «Каунасе», потом перебираться в «Хартс». Во всяком случае, такой вариант видел я, как генеральный директор этого проекта. Для Романова, конечно же, главной задачей было приобретение шотландского клуба. На тот момент «Хартс» ходил в должниках, хотя имел свой стадион и приличную армию болельщиков в старинной столице Шотландии Эдинбурге. Хотелось сделать команду, которая могла бы конкурировать с «монстрами» - «Селтиком» и «Рейнджерс». Я был узнаваемым в стране человеком, с которым владельцу проекта можно было бы ходить на пресс-конференции, на телевидение, в федерацию футбола и решать важные вопросы. Достаточно вспомнить, как таксист, везший меня, сразу же начал: «А-а, я тебя помню! Ты "Селтику" два мяча забил!»

Поначалу все складывалось неплохо. Удалось найти замену тренеру Берли, уехавшему работать в Премьер-лигу. Команду возглавил Джон Робертсон, выдающийся в прошлом игрок, которому клуб в благодарность за прошлые заслуги в свое время даже выделил отдельную ложу на стадионе. Как тренер Робертсон был молод, но умел слушать, обсуждать, и мне удалось найти с ним общий язык.

Пикантным моментом в наших отношениях оказалась моя роль в клубе. Я был довольно глубоко вовлечен и в спортивный процесс, поскольку стояла задача выправить турнирное положение, ходил на тренировки, практически постоянно находился на базе (она у «Хартс», кстати, была очень неплохой, с четырьмя тренировочными полями, крытым залом), общался с игроками. При этом поражался их невероятному профессионализму. Если в «Маритиму» я просил игроков воздержаться на какой-то период от дискотек, секса, баров - просто просил, не приказывал, - то мне и в голову не могло прийти сказать такое шотландцам - не было необходимости. Разве что двое ребят - один из Испании, другой из Африки - у меня вызывали некоторые сомнения. Остальные были игроками с большой буквы, особенно это касается опытного Пресли, Хартли, который сейчас играет за «Селтик», вратаря Гордона, переехавшего не так давно в Англию (его я, кстати, хотел видеть в «Локомотиве»).

Доводилось мне и заходить в раздевалку. Сам не рвался - в Англии не принято, чтобы руководство приходило. Но приглашали - что делать? Один раз даже возникла интересная ситуация. Ребята выиграли международный матч в Швейцарии, вовсю радовались, включили на полную громкость магнитофон. Я не выдержал, попросил сделать потише. И сказал капитану команды Пресли: «Уже через два дня предстоит важная игра с "Рейнджерс"». На следующее утро газеты выдали аршинные заголовки. Что-то вроде: «Русский генерал запретил веселиться после победы». Тем не менее с Робертсоном у нас ни разу не возникло даже намека на конфликт. Мы прекрасно решали все вопросы сообща, и его не смущали все перечисленные мною нюансы.

Время шло, клуб акционировался. Чем больше «Хартс» развивался, тем больше нивелировалась моя роль. Из генерального директора я превратился в спортивного. Задачи изменились, а представления об условиях, на которых я мог бы продолжить работать, у нас с Романовым были разными. Я не считал, что «Хартс» сможет дальше развиваться за счет приглашения одних только литовских игроков. Их массовые трансферы уже не носили профессионального характера.

Романов - настоящий бизнесмен. У него свое специфическое восприятие футбола и жизни. Когда мы произносим слово «олигарх», то вкладываем в него определенный смысл. И он отличается от того, что мы вкладываем в понятие «аристократ». То, что происходит в последнее время с богатыми людьми, к сожалению, является проблемой всей нации. Мы теряем духовность, теряем нравственность. И как это ни страшно звучит - теряем саму нацию. Потому что, когда самым дорогим на свете становится роскошь, деньги, вещи, когда не вещи существуют для человека, а человек для вещи, - фактор личности нивелируется. Вспоминаю слова известного мецената Рябушинского, когда его спросили, зачем же он тратит свои деньги, чтобы строить больницы, театры. «Богатство обязывает», - ответил он. Но сам по себе Романов - высочайший профессионал. Впрочем, как и остальные. Стоит признать - чтобы пробиться наверх и иметь невероятные деньги, нужно обладать исключительными, правда, не всегда выдающимися качествами. Но сюда не относится нравственность. Скорее беспринципность и не всегда знания.

Тренеров, как перчатки, Романов менял уже не при мне. Как-то даже встал вопрос о том, чтобы команду возглавил я, но это сразу отметалось, потому что мне было непонятно, как в таком случае смотреть Джону в глаза, что сказать самому себе. Шотландцы сами практически не способны на предательство, у них очень сильно развито чувство самопатриотизма. И когда в борьбе против меня попытались их очернить, назвать пьяницами, это означало только то, что кому-то это было очень выгодно.

Не забуду, как однажды вместе с руководством возвращался на поезде из Глазго в Эдинбург после матча с «Селтиком». Я ехал в вагоне бизнес-класса, но через стеклянные двери наблюдал за буйством болельщиков «Селтика». Творилось форменное безобразие - шум, крики, гам. Я смотрел и пытался понять этих людей, причем без особого успеха. Их поведение вызывало у меня едва ли не отвращение. Но вот на одной станции зашла пара пожилых людей. И подвыпившие молодчики при виде их вскочили и уступили место, несмотря на то что вагон был забит, как бочка сельдью. И я сказал себе: «Нет, никогда не поверю, что без культуры можно возродиться!»

* * * Еще одним испытанием в моей биографии стала работа в донецком «Шахтере». Ехать на Украину, туда, где не совсем хотели бы меня видеть (но только не болельщики), - это бросить вызов. И, кроме того, мне пришлось принять главного противника киевского «Динамо», то есть конкурировать с теми, кто меня воспитал. Противостояние киевлян и «Шахтера» было очевидным, носило и носит до сих пор характер антагонизма. При разговоре с Ринатом Ахметовым я не до конца себе представлял команду. Практически не обладал информацией о соотношении сил в украинском чемпионате. Но можно было предположить, что борьба будет носить острый характер и что она будет вестись любыми средствами. По сути, мое появление оказалось покушением на монополию. Понимая это, я говорил Ринату Леонидовичу, что правильнее было бы возглавить команду после окончания чемпионата, но, поддавшись на обаяние личности президента «Шахтера», все же дал согласие. Получилось так, что в первый же день, когда меня только представили команде (оставалось два дня до игры с Запорожьем), целая группа игроков встала и задала вопрос: «Как же так, почему вы меняете тренера?» Они не имели ничего против Бышовца, но были за Яремченко. Его сняли, а я пришел вместо него! И только используя свой авторитет, Ахметов сумел ту ситуацию тогда сгладить. Начало было обескураживающим и могло создать огромную проблему для любого человека, но не для меня. Жаль только, что именно в тот период мы не смогли должным образом доукомплектоваться. И самый главный промах оказался в том, что я поехал в Донецк и не взял с собой в помощники Салькова. Я не могу пожаловаться ни на Петрова, ни на Годика, что работали со мной. Но… Информация все равно уходила, и ничего с этим было не сделать!

Должен заметить, что Ахметов, несмотря на свою прозорливость, несмотря на то что он человек опытный в делах бизнеса, в чисто футбольных вопросах был доверчив. Он с трудом представлял себе, что борьба может вестись настолько беспринципно и беспощадно, и не мог поверить в то, что в Донецке находились люди, которые прямиком докладывали обо всем, что происходит в команде, в Киев. Существовала, например, проблема опытных игроков, которые после игр чуть ли не постоянно встречались с бывшим тренером Яремченко и обсуждали все до мельчайших деталей. При этом передо мной стояла задача создать новую команду, а у этих ребят существовал прямо противоположный интерес: продлить свою жизнь в футболе. Все одно к одному, как и в «Локомотиве»! Точно такое же поведение прессы, телевидения.

В то же время, работая с Ахметовым, я был очень рад, что имею дело с принципиальным, искренне любящим футбол человеком, и самое главное, что Ринат Леонидович крайне щепетилен в человеческих отношениях. С трудом себе могу представить, чтобы он где-то не сдержал свое слово. И время, проведенное в Донецке, вспоминаю с теплотой. Даже несмотря на то, в какой обстановке пришлось работать (имею в виду не условия - их Ахметов создал идеальные). Я не изменял себе: предложил опять же Ринату Леонидовичу для повышения культурного уровня создать на базе библиотеку. Дальше - больше. Решил пригласить для ребят преподавателя разговорного английского. Не так давно мы разговаривали с Ринатом Леонидовичем, и тот смеялся: «Только теперь у нас стали понимать, зачем нам был нужен преподаватель! Игроки иностранцы, тренер иностранец… Надо как-то общаться!»

Интересно, что и «Шахтер» тогда до конца сохранял шансы на «золото» - какое-то время мы шли на первом месте. В одном из матчей грубейшая ошибка вратаря лишила нас победы, а «Динамо» позволило остаться на лидирующей позиции. Свидетелем этого грубого промаха стал Виктор Колотов, царство ему небесное, приехавший из столицы просматривать игру. Вспоминаю этого неординарного колоритного игрока и то, как тяжело ему, приехавшему из Казани, поначалу пришлось с нами, именитыми. Но он тогда справился и смог стать тем Виктором Колотовым, с которым у меня с первого дня сложились дружеские отношения.

Он как раз и сообщил Лобановскому о том, что у нас произошло. Фамилию того голкипера, который, вместо того чтобы длинно выбить мяч, отдал его в борьбу, фактически на ногу сопернику, я уже не помню. Почему он ошибся? Не знаю. Но после этого мы потеряли жизненно важные очки. В Донецке в очном противостоянии с динамовцами мы сыграли вничью 0: 0, и это, скажу вам, был колоссальный опыт выживания! На поле шла битва, а после матча я так и не увидел Лобановского. Мы не встретились, и на пресс-конференцию вместо него пришел Пузач. Больше я Лобановского не видел. И пусть хоть она, эта ничья, примирит нас. Сейчас если и вспоминаю о Лобановском, то как о явлении в нашем футболе. А все то, что мне не нравилось, я всегда говорил ему при жизни.

Интриг хватало. Достаточно вспомнить один из показательных «уколов», который должен был скомпрометировать мою работу. Ахметов мне как-то говорит: «Был в Киеве, и Валерий Васильевич сказал мне, что после тестирования в сборной состояние игроков "Шахтера" далеко от оптимального. Да что там - хуже, чем у других». Я был потрясен: «Мы тоже проводили тестирование, вот результаты. Пожалуйста, попросите в Киеве прислать тестирование сборной». Мы посмотрели - игроки «Шахтера» все проходили по параметрам для основного состава. «И что же это? - спрашиваю. - Почему же результат лучше, чем у "Динамо"?» Ахметов не поленился набрать Лобановского и спросить - как же так? На что тренер сборной, глазом не моргнув, объяснил: «Вы меня неправильно поняли. Я имел в виду, что результаты у ваших ребят хуже, чем в прошлом году». И это не была «невинная шалость»! Ведь до этого «повисло» несколько тренеров, включая Марка Годика, который как раз отвечал за аналитические данные. Трудно вообще было себе представить штаб киевского «Динамо», который каждое утро начинал с того, что разбирал тренировки Бышовца.

Проработать в «Шахтере» долго было проблематично. Отношения вокруг команды не способствовали качественной работе, хотя с рядом молодых игроков мы общались безо всяких проблем. К тому же стояла задача пройти в Кубок УЕФА, которую выполнить не удалось. Мы играли с голландской «Родой», и уже чувствовалось, что ситуацию не переломить. Испытывая ответственность за то, что мы не показываем нужный результат, я еще до того, как мы вылетели, заявил, что, если голландцев пройти не удастся, придется уйти. То же самое после второго матча объявил игроками в раздевалке - что работать в таких условиях не могу и не буду. На том этапе конкурировать при всем могуществе Ахметова было сложно. Весь административный ресурс был у Киева, «Динамо» находилось вблизи центральной власти.

И все же и о Донецке я скажу добрые слова. Речь не только о президенте, но и о людях, горняках, каждый день спускающихся в шахты. Это настоящие мужественные, открытые люди, глядя на которых проникаешься огромным уважением. Ради них стоило взяться за «Шахтер» и вложить в работу всего себя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.