Лестница Иакова

Лестница Иакова

Первая наша с Бернаром и Скоттом встреча после коротких каникул была, конечно же, в здании Клуба Идиотов на авеню де Сакс. После очень длинного обсуждения Бернар и я решили прыгнуть с Тролльвеггена. Мы осознавали опасность такого решения, знали, что Карл Бениш погиб там, но всё же думали, что попытаться стоило. Когда мы покупали билеты, Скотт купил один от Парижа до Копенгагена, а другой — от Копенгагена до Нью-Йорка, то есть он собирался прыгать только с антенны Хэрбю, а после поехать в Штаты. Ведь у него уже было три прыжка с Тролльвеггена, и он не испытывал желания обманывать смерть еще раз. Бернар же и я после антенны Хэрбю намеревались пойти дальше.

Рюкзаки мы упаковывали тоже в квартире Скотта: нижнее белье, футболки, туалетные принадлежности, противомоскитный репеллент и парашюты. Когда мы уже собирались ехать на такси на вокзал, Скотт вдруг решил написать письмо своей бабушке, которая живёт в Соединенных Штатах. После этого нам в конце концов пришлось прыгать в поезд на ходу. По-моему, в компании Скотта я никогда никуда не успевал. Медлительным его не назовёшь, но по части того, как опаздывать, Скотт заткнёт за пояс любого.

Поездка в Швецию была замечательной, по крайней мере, для Скотта и Бернара, потому что в поезде было полно загорелых светловолосых шведок, возвращавшихся домой с отдыха. Я всегда предпочитал брюнеток — француженок и итальянок — и поэтому оказался не при делах. Однако никаких особенных событий не случилось. Мы заснули около полуночи и не просыпались вплоть до тех пор, пока утром поезд не остановился на копенгагенском Hovedbangаrd (Центральном вокзале). Бернар был особенно взволнован, поскольку впервые оказался в Скандинавии. На рейсовом катере на подводных крыльях мы приехали через пролив в Швецию, в Мальмё, где уже ждал Герберт. Он повёз нас прямо в центр города к зданию парашютного клуба Сконе, где к нашим услугам были холодильник с едой и пивом и кровати с чистым бельём.

Мы освежились в душе, чтобы смыть дорожную пыль, побрились, закусили немного и сели обсудить наш завтрашний прыжок. Герберт в письме об антенне Хэрбю упоминал, что и сам хочет прыгнуть, и мы приветствовали его инициативу. Но в начале разговора Герберт нас удивил. Он настаивал на том, чтобы подняться на антенну ночью и прыгать на рассвете. Когда я это услышал, в моем мозгу немедленно включился красный сигнал. «Подожди, Йефто. Хватит уже сложностей. Помни о KISS». Скотт же отреагировал на идею Герберта вспышкой гнева.

— Мы не собираемся торчать целую проклятую ночь на вершине антенны только потому, что ты боишься быть пойманным шведской полицией! — возмущался он.

Я старался их успокоить. Был совсем не подходящий момент для ссоры.

Спор в агрессивном духе привел бы только к глупым и небрежным решениям, и в результате что-нибудь могло случиться. В некоторой степени, кстати, я мог понять Герберта. Он собирался прыгать BASE впервые и, естественно, нервничал. Кроме того, он боялся, что потеряет парашютную лицензию, если его арестуют (ведь он был не просто парашютист, а инструктор). С другой стороны, я считал, что, поскольку в BASE-прыжках опыта у нас больше, организацию прыжка надо оставить нам. Я предложил посмотреть на антенну, прежде чем прыгать.

Мы на большой скорости проехали 19 миль до Хэрбю. Когда мы приблизились к антенне, разговоры в автомобиле стихли. В ясном синем небе над полями провинции Сконе сияло солнце. Узкая извилистая дорога вела нас через лес, и вот мы оказались на опушке. Прямо перед нами возвышалась антенна Хэрбю. Я вышел из машины и уставился на неё. Вроде низковато. Герберт не ошибся насчёт высоты? Забор, о котором он нам сказал, шёл сплошь вокруг антенны футах в 165 от её основания. В отличие от забора на вершине башни Монпарнас здесь не было никаких острых шипов. За исключением одной стороны, где рос густой лес, антенну окружали ровные зеленые лужайки, приземляйся где хочешь. Лифт был внизу, только я сомневался, что мы сможем с ним разобраться. С техническими навыками у нас были трудности. Ведь он, похоже, заперт. Единственная возможность состояла в том, что кто-то забудет в лифте ключи, что крайне маловероятно. Ну а если мы не поедем на лифте, то проделаем весь путь наверх по лестнице. Это будет, без сомнения, самая высокая лестница в моей жизни. Только мы не знали, как высоко сможем подняться. Нам, возможно, придется прыгнуть где-то с 660 футов, потому что там находилось что-то такое, насчёт чего с земли не было ясно, получится пролезть через это или нет. В общем, что хотели, мы увидели. Антенна все еще стоит, площадок для приземления полно.

Герберт все это время молчал, погрузившись в собственные мысли. Вероятно, он задавал себе вопрос, во что вляпался.

Вернувшись в Мальмё, мы уложили на лужайке наши купола. Я знал, что Клаудия стремится в полёт, поскольку лежала в сумке со времени прыжка с башни Монпарнас. Я вымыл ее, чтобы убрать пятна крови, оставшиеся от раненой ноги, и тщательно уложил. К тому времени я уже наловчился укладывать парашют для BASE-прыжка и обычно тратил на это меньше 30 минут (для BASE это немного). Закончив, я помог Герберту советом насчёт его укладки.

Герберт позвонил по телефону другу, который согласился довезти нас на машине к антенне и обратно. Звали его Микке, и он имел на счету 30 прыжков. Но, конечно, никогда прежде не видел прыжков с телевизионной антенны. Микке изучал машиностроение в университете Лунда, работая по выходным на фабрике клея. Сами мы не хотели вести автомобиль по практическим и немного эгоистическим соображениям. Практические соображения были в том, что если паче чаяния кому-то вздумается нас задержать, спасение будет быстрее с водителем, всегда готовым ехать, чем если одному из нас придётся сбрасывать ранец и прыгать за руль. А некоторый эгоизм — в том, что когда адреналин хлынет в кровь, все, чего тебе хочется — кричать от радости, пить шампанское, обнимать друзей и всячески расслабляться. Управление же машиной этому только мешает. Пусть уж за рулём будет кто-то другой, раз есть такая возможность.

Вечером Герберт пригласил нас в ресторан «Доброе старое время» в Мальмё.

Ресторан оформлен как британский паб, но в меню имеет блюдо во французском духе: жареный во фритюре сыр камамбер с джемом из морошки. Я понятия не имею, каково происхождение этого блюда, но настаивал, что оно французское. Бернар, однако, воспринял это кушанье совсем наоборот. Он решил, что официант шутит, когда тот принес кусок жареного камамбера, посыпал его петрушкой и положил сверху ложку морошкового джема. Изумленный, он посмотрел на меня, и я кивнул, предлагая ему попробовать. Бернар тряхнул головой, испробовал микроскопическую часть сыра и вручил свою тарелку мне. Он объяснил, что с минуту подозревал, будто его снимает скрытая камера, и что вся Швеция потом будет смеяться над глупыми французами.

Заказав пиво, мы по обычаю бросили жребий, в каком порядке прыгать. Я предложил, чтобы за жребий теперь отвечал Бернар. На сей раз, что удивительно, мне выпала удача. Я вытянул билет номер один. Герберт должен был прыгать после меня, затем Бернар и Скотт. Мы оставались в ресторане довольно долго, чтобы выпить еще по нескольку кружек.

Вернувшись в здание клуба, мы сразу отправились в кровати, но ни один из нас той ночью хорошо не спал. Мне снилось, что я врезался в толстые стальные тросы, которые удерживают антенну вертикально, а потом моя мама, деловито собирая грибы в лесу, внезапно наткнулась на мое полуразложившееся тело, на которое все еще был надет парашют. Нет. Слишком трагично умереть в 21 год. Это не по мне.

Будильник зазвенел в 5:30. Атмосфера была несколько подавленной, главным образом потому, что Скотт и Бернар очень не хотели вставать с кровати так рано. Мы позавтракали булочкой с маслом и сыром и стаканом сока. Тем временем приехал на машине Микке, готовый везти нас и наши парашюты. Пели черные дрозды, и небо обещало теплый летний день. По пути к Хэрбю мы включили одну из наших любимых песен группы Frankie Goes to Hollywood «Расслабься, не делай этого». Я всегда волнуюсь, когда слышу её. «Что, если Холли Джонсон права? Может, не прыгать сегодня?»

Я окунулся в странный мир, который я для себя называю пограничной областью.

Это чувство, что ты находишься где-то, где жизнь и смерть текут вместе, где границы между жизнью и смертью фактически нет. Ты собираешься сделать что-то, что может стать для тебя последним, но в то же время окружён элементами повседневной жизни — бутербродами с сыром, бензоколонками и газетами. Чувство это очень трудно объяснить в словах. Попробуйте как-нибудь прыгнуть с телевизионной антенны, и поймете, что я имею в виду.

Бернар, Скотт и я громко кричали на заднем сиденье, чтобы уменьшить напряженность, царящую в нас. Я думаю, Герберт чувствовал себя сейчас несколько посторонним, видя такое проявление нашей крепкой дружбы. Микке вел машину молча, глубоко задумавшись. Он что-то сказал, только когда мы вставали с кровати. Я много дал бы, чтобы узнать, о чём он думал. Странно, наверно, находиться в компании людей, которые мирным воскресным утром предпочитают прыгнуть с антенны, вместо того чтобы поспать подольше.

Микке нарушил тишину, сообщив нам, что весьма ветрено. Я посмотрел в окно и заметил на бензоколонке флаг, прямой от ветра, как стрела, и очень надеялся, что ветер не перейдёт в ураган.

Вскоре после семи мы добрались до места. Микке поставил автомобиль в лесу поближе к антенне. Мы надели парашюты, затянули покрепче обхваты, посмотрели направление ветра и выбрали резервные посадочные площадки. Надо знать, где приземлиться, если основной посадочной площадкой воспользоваться почему-то не получится. Ветер был довольно сильным, но не слишком. Я побаивался прыгать в ветер больше чем 20 миль в час, когда велик риск жёстких посадок и травм.

Мы попросили Микке остаться у машины. Если кто-то из нас травмируется, пусть Микке отвезёт его в больницу как можно быстрее. Я первым перелез через забор, друзья быстро последовали за мной. Только мы перебрались на ту сторону, как случилась неприятность. Вытяжной парашют Бернара вывалился из кармашка и упал на землю, и прежде чем до меня это дошло, я, как назло, наступил на него. Не видя этого, Бернар продолжал идти, прижатый моей ногой вытяжной парашют расчековал ранец, и тщательно уложенный купол вывалился. Все мы замерли и уставились на парашют на земле. Чёрт возьми! Ничего хорошего. Бернар, однако, остался спокойным. Он прижал купол коленями, чтобы его не унесло, и запихал назад в ранец. Не было сомнения, по-моему, что эта поспешная укладка могла привести к плохим последствиям. «Его купол откроется чёрт знает как, если вообще откроется, — думал я. — Надеюсь, всё будет ладно». Ни один из нас не сказал ни слова. За свою безопасность каждый отвечает сам.

Бернар закончил переукладываться, и мы подошли к лифту. Осмотрели кнопки и нажали каждую. Никакого толку. К сожалению, оставался только один путь наверх. Высокая металлическая лестница, ведущая прямо в небо. Металл был ледяным. Ступеньки шли дюймов через 16, а наша гибкость была очень ограничена из-за парашютов на спинах. Чтобы встать на первую ступеньку, мне пришлось подпрыгнуть. С ужасно холодным металлом пришлось мириться, потому как о перчатках мы не подумали. Что ж, я начал подниматься, подтягиваясь со ступеньки на ступеньку. Ранец часто утыкался в ограждение позади меня, и приходилось, насколько возможно, прижиматься к лестнице, чтобы не застрять.

На 165 футах вид равнины Сконе уже был великолепен. Первые сотни футов мы преодолели быстро и без большого усилия, определяя высоту по растяжкам антенны. Они были присоединены к ней через каждые 165 футов; все, что мы должны были сделать, это умножить число встретившихся нам тросов на 165, и получалась высота в футах. Правда, к тому времени, когда мы достигли 330 футов, руки у меня оцепенели от холода. Бернар тоже жаловался, что он замерз, и попросил, чтобы я лез побыстрее. У третьей растяжки, или на 495 футах, я остановился, чтобы полюбоваться видом. Мне пришло в голову, не заметил ли нас какой-нибудь фермер, и если так, то что он подумал.

«Да ладно, — решил я. — Если кто и увидит, примут нас за обслуживающих антенну. Скажут, вот труженики: воскресное утро, 7 часов, а они уже работают!»

К этому времени я устал. Мы карабкались уже 25 минут, и мышцы рук заныли. Ещё раздражала жажда; во рту будто наждачная бумага. Я снова остановился чуть ниже 825-футовой отметки и сказал Герберту, что мы теперь на такой же высоте, как мост Кохертальбрюкке в Германии. Он посмотрел на меня и недоверчиво тряхнул головой. «Как ты мог даже думать о прыжке с такой низкой высоты? Ведь нет времени, чтобы раскрыть запасной парашют», — закричал он.

Я расхохотался во всё горло и продолжал смеяться до колик в желудке. Вот мы здесь, в 825 футах над землей, лезем на самый верх 1089-футовой антенны, чтобы прыгнуть оттуда, и один из нас говорит мне в том смысле, что я сумасшедший. Но это как сказать. Сумасшедший — по сравнению с кем? Тот, кто не прыгает с парашютом, вероятно, счел бы одинаково сумасшедшим делом прыжок и с 1 089, и с 825 футов. Герберт не мог понять, с чего я вдруг так развеселился. Пока я продолжал подниматься, по щекам у меня текли слезы от смеха.

И тут, нате вам, приблизительно в 30 футах над моей головой обнаружилась тяжеленная с виду железная крышка. Я не мог поверить своим глазам. Это что, всё? Выше мы не заберемся? Я сказал Герберту, Скотту и Бернару об этом открытии. Мы согласились, что наш единственный шанс залезть наверх состоял в том, чтобы обойти крышку по внешней стороне антенны. Прыжки и так были достаточным приключением, так нет, теперь сердитый бог хотел, чтобы мы немного полазили снаружи антенны, где ничто не мешает свалиться вниз. Мне это совсем не нравилось, но, сжав зубы, я качнулся наружу и оказался на внешней стороне. Несмотря на холод металла, пот покатился с меня градом. Сердце стучало так, как будто в груди часто-часто сталкиваются шары для боулинга. К счастью, по внешней стороне надо было пролезть совсем немного, и очень скоро мы снова влезли внутрь конструкции антенны.

900 футов. Ветер усилился. На юге появились угрожающие черные тучи. «Далеко ещё, дождь начаться не успеет», — мелькнула мысль. Я устал подниматься. Тело болело, особенно плечи и руки. Впервые я стремился сделать BASE-прыжок как можно быстрее. Я хотел выйти из проклятой антенны и с нетерпением ждал свободного падения.

Внезапно мы как будто попали в шторм. Он словно старался развалить антенну на маленькие кусочки. Я вцепился в лестницу обеими руками. Ветер невообразимо свистел, играя антенной, как детской игрушкой. Я очень хотел, чтобы внизу, где мы станем летать на парашютах и приземляться, погода была более спокойной. Самый сильный ветер, должно быть, был по крайней мере 40 миль в час. К сожалению, нельзя было спросить у Микке, как там на земле, и мы могли только надеяться на лучшее.

Когда минула шестая растяжка, я чуть не кричал от радости. Мы были теперь на высоте 990 футов. Всё. Последние 100 футов состояли только из тонкого стержня-антенны. Хорошо, 990 футов — более чем достаточно. Скотт, Бернар и Герберт присоединились ко мне на маленькой площадке, не больше 10 квадратных футов. Скукожась на ней, мы воспользовались возможностью согреть руки на горячих стёклах фонарей, которые всегда включены, чтобы бросаться в глаза пилотам низколетящих самолетов. Было больно, но всё-таки замечательно, когда кровь снова начала циркулировать через замороженные руки.

Мы приготовились прыгать. Я проверил свое снаряжение. Достаточно ли слабины у стреньги — фала, соединяющего вытяжной парашют и шпильку, запирающую ранец? Хорошо ли затянуты ножные обхваты? Все, казалось, в порядке. Я попросил Герберта проверить шпильку. Пока остальные готовились, я сделал нашу обычную проверку силы и направления ветра: вытащил из кармана рулон туалетной бумаги, отмотал некоторую часть и взял её левой рукой, а правой отпустил оставшийся рулон, недолго продолжая левой рукой держать бумагу. Рулон полетел чуть ли не как стрела из лука и в полминуты пропал из виду. Что ж, ветерок был неслабый, но, по крайней мере, дул в правильном направлении, мне в спину. Я еще раз подумал, каким могло бы быть приземление, если бы на земле он был так же силен.

Бернар опять попросил меня поторопиться. Его лицо было синим, а зубы стучали, как ритм хорошего рок-н-ролла. Все мы понимали серьезность момента.

Левой рукой взяться вот за эту металлическую распорку. Правой держать вытяжной парашют. И вот я готов прыгнуть с 990 футов.

Обычная противная погода Сконе била меня ветром и дождем. Я смотрел с высоты на красивые зеленые поля и узкие гравийные дороги, обычные в этой части страны. Один взгляд на других членов Клуба Идиотов… пошел.

В тот миг, когда друзья остались позади, ко мне пришло невероятное спокойствие. Награда за трудный подъем. Между моими ногами мчалась антенна. Быстрый, испуганный взгляд вниз. Две секунды, три секунды, четыре секунды… кажется, целая минута. Клаудия открылась чётко. Я падал только где-то 265 футов.

Я полетел немного по ветру и только примерно на 50 футах развернулся против. Приземление вышло мягким — к счастью, ветер на земле был не больше 15 миль в час. Подбежал Микке. Похоже, он был удивлен, что я цел и невредим. Прежде, чем он опомнился, я поцеловал его в губы. Это всё адреналин. Микке, разумеется, был совсем не в таком же состоянии и уставился на меня, как будто я сделал что-то ужасное.

Я собрал купол и всмотрелся в маленькую чёрную точку на верху антенны. Герберт. Волнение охватило меня. Ведь фактически я втянул Герберта в это, и теперь надеялся, что ничего плохого с ним не случится.

Герберт падал три секунды, прежде чем его купол открылся. Он сделал это. Я слышал, как он кричал от радости: «Яху-у! Яху-у-у-у!»

Он кружился на парашюте туда-сюда, как будто хотел показать, насколько счастлив, и выполнил хорошее, мягкое приземление в нескольких метрах от меня. Я подошел к нему, и мы упали в обьятия друг друга. Он был так взволнован, что едва мог выговорить: «О, о господи! Никогда не делал ничего подобного. Вот это да!»

Но пока ещё всё не закончилось. Подошла очередь Бернара. Он хорошо отделился и падал три секунды. Когда его купол начал раскрываться, я заметил, что что-то не так. Купол открывался несимметрично и полетел прямо к одной из растяжек, и я задержал дыхание, уверенный, что он столкнется с ней. К счастью, он пролетел на несколько футов ниже и повернул в сторону от антенны, крича от счастья. Удача была на его стороне. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему купол так открылся. Бернар взял на себя большой риск, когда запихивал купол в ранец. Ему очень повезло.

Скотт прыгнул, когда Бернар был еще в воздухе. Он падал больше четырех секунд. Парашют открылся носом прямо к растяжке антенны, точно так же, как у Бернара. Скотт отреагировал немедленно, быстро повернув при помощи задних свободных концов. Бернар, Герберт и я побежали встретить его, и некоторое время мы катались кубарем по зеленой летней траве. В такие моменты дружба объединяла нас с небывалой силой. Мы успешно закончили прыжки с нашего третьего BASE-объекта.

Мы пошли к лесу, где Микке оставил автомобиль, и открыли багажник. Прежде, чем засунуть туда парашют, я достал несколько бутылок пива. К вашему сведению, после прыжка с телевизионной антенны нет ничего лучше, чем пиво. Мы прыгнули в машину, Микке мягко тронулся с места и поехал в Лунд. Мы направлялись в дом моих родителей.

Когда Микке ехал на скорости 60 миль в час, Скотт опустил окно задней двери, где он сидел. Бернар и я понимающе взглянули друг на друга. Скотт собирался проделать один каскадёрский трюк. Он перелез с заднего сиденья на крышу. Микке ничего не замечал и продолжал ехать как ни в чём не бывало, когда внезапно оказался лицом к лицу с уродливым существом с другой стороны ветрового стекла. Скотт лежал на крыше, прижавшись лицом к стеклу, и корчил самые страшные рожи, какие мог. Микке не знал, что делать. Тут я подумал, не запаникует ли он и не ударит ли по тормозам. Ведь Скотт тогда улетит со всего маху вперёд, и от него останется мокрое место. Я протянул руку в окно и потянул его за штаны, давая понять, что хватит, шутки кончились. Скотт в обратном порядке стал перемещаться в машину — сначала ноги, потом тело. Наконец, Бернар и я окончательно втянули его назад. Скотт сердечно рассмеялся и посмотрел на Микке, который не смеялся вообще.

Ночью перед прыжком я звонил моему брату Мики и сказал, что мы приедем, так что знал, что мама и Мики утром будут дома. Я велел ему ничего маме не говорить. Оказывается, папа рассказал ей о моих прыжках с Кохертальбрюкке и башни Монпарнас. Услышав это, я сначала расстроился, но потом понял, что так лучше. Маме теперь будет легче воспринять наши следующие планы — Тролльвегген. Она всегда очень хорошо меня понимала и готова была помочь, но теперь, должно быть, в ее жизни наступил трудный период; оказывается, её сын для собственного удовольствия прыгает со зданий и мостов. Естественно, она, наверное, волновалась, что я рискую провести остаток жизни в инвалидном кресле.

Я показал Микке дорогу к нашему дому. В начале 60-х годов тут росли сахарная свекла и пшеница. Теперь это место занято девятиэтажными жилыми домами. Перед ними — большой красивый парк; с зеленых холмов позади зданий зимой хорошо кататься на лыжах и санках. Я помню, как катался на этих самых санках с самой крутой части холма, пока не влетел прямо в дерево. Мы жили на девятом этаже в том доме, что посередине. Вид из квартиры был такой, что в хорошую погоду можно было разглядеть Копенгаген с другой стороны пролива. На улице ниже находилась школа, в которую я ходил по девятый класс. Она была так близко, что можно было выйти из дома, когда уже звонил звонок, а в класс все равно прийти вовремя.

Мы поднялись на лифте, и я позвонил в дверь. Мама с любопытным взглядом открыла дверь и тут же открыла рот в изумлении, увидев меня. Прежде, чем она смогла что — нибудь сказать, я шагнул вперед и заключил её в объятия. Мы не видели друг друга больше шести месяцев.

— Дорогой мой, вот это сюрприз! Ты бы хоть сказал, что приедешь, я б позавтракать приготовила.

Моя мама не любит торопиться, когда готовит. Несмотря на удивление нашим неожиданным визитом, она с энтузиазмом принялась за дело. На её вопрос, очень ли мы хотим есть, все пятеро ответили «ДА!» После лазания по антенне мы здорово проголодались.

Мики с таким трудом вылез из кровати, как будто был в состоянии комы, и встретил моих друзей. Выглядел он так, будто на ночь выпил бутылку водки: волосы стояли дыбом, а глаза были красными и блестели. Я взял его за руку, отвел в гостиную и вкратце рассказал о наших прыжках с антенны Хэрбю. Он тряхнул головой и пробормотал: «У меня сумасшедший брат».

В кухне мама деловито готовила королевский завтрак. Я не знал, с чего начать, но, подумав, решил сказать прямо.

— Мама, знаешь что? Мы только что прыгнули с антенны Хэрбю. Меньше чем час назад.

Я ожидал бурной реакции, но этого не случилось. Спокойным голосом она сказала:

— Погоди, Йефто, ты хочешь сказать, что прыгнул с той высокой антенны?

Я кивнул. Мама рассмеялась.

— Йефто, сынок. Ты — чокнутый. Но давай не будем больше об этом. Помоги мне с этим подносом, пожалуйста. Завтрак готов.