Потерянного не вернуть

Потерянного не вернуть

Если бы меня сейчас спросили, что бы я хотел изменить в своей футбольной судьбе, я бы, не задумываясь, ответил: 1986 год и то, что тогда произошло. Но, увы, даже футбольный матч можно, при известных обстоятельствах, переиграть, а вот неверный шаг в жизни переиначить невозможно.

Когда я в 1980 году перешел в «Торпедо», сразу почувствовал разницу между этой командой и «Локомотивом». Она была прежде всего в задачах, которые ставились перед командами. «Локомотив» состоял из имен. Семин, Газзаев, Гиви Нодия, Эштреков, Аверьянов, Самохин, Ряховский – вот далеко не полный перечень тех, кто защищал тогда цвета этого клуба. Однако перед командой ставилась скромная задача – не вылететь из высшей лиги. Правда, в 1977 году у нас был шанс побороться за третье место, но 14(!) ничьих и смазанная концовка остановили нас на шестой строчке турнирной таблицы. Почему так произошло, судить не берусь. Я тогда был молод, а рядом играли люди, которым было уже лет по 30–35. Это в нынешних командах не найдешь виновного, а тогда, в чемпионате СССР, всегда был виноват тот, кто моложе. Крикнут тебе – и побежишь до флажка. А надо – и обратно прибежишь, как миленький. И никогда никаких вопросов не возникало. Но об игре скажу. Впереди действовали мы с Валерием Газзаевым – как свободные художники (а за нами в затылок – Шевчук). Назад, в оборону, практически не возвращались. Даже при потере мяча в чужой штрафной нам никто не предъявлял претензий за то, что прекратили борьбу. То есть, по сути, все происходило по принципу «как получится». В «Торпедо» же увидел совершенно иную картину. Задача-минимум на каждый сезон была одна – попасть в Кубок УЕФА. А мне, например, помимо прямых обязанностей, надо было думать об обороне своих ворот. Иванов всегда говорил мне, чтобы я не отходил каждый раз назад и большую часть времени проводил на переднем крае. У нас в защите играли такие гренадеры, как Круглов, Пригода, Полукаров, Шавейко, Жупиков, которые, попади мяч на нашу половину поля, были готовы растерзать любого. Но я все равно часто отходил назад, старался больше играть не на себя, как в «Локомотиве», а на команду.

Однако, хотя перед командой и ставились большие задачи, они не всегда выполнялись. Друзья часто говорили мне: «Ну и бригада у вас подобралась! Наверное, чемпионами будете». Но, к сожалению, не получалось. Начинали мы всегда хорошо, первые пять-шесть туров были сильнее всех – даже киевских динамовцев обыгрывали на их поле. От чего это зависело? Видимо, от предсезонных сборов. Тогда у нас в команде работал тренер по специальной подготовке, и мы, во-первых, очень много занимались «физикой», а во-вторых, начинали готовиться к сезону раньше остальных. Но затем у нас наступал спад, и в то время, когда другие клубы набирали оптимальную форму, мы откатывались назад. Главная вина лежала, на мой взгляд, на нас, игроках. Не буду говорить о других, скажу о себе. Наверное, я не смог до конца реализовать все задумки Валентина Козьмича. Приглашая меня, он, очевидно, рассчитывал, что я буду много забивать, стану настоящим лидером команды. Наверное, того же он ожидал и от Суслопарова, Редкоуса, Васильева… Мне же в сезоне 1985 года было не до игры. Дело не в нарушениях режима, хотя и они пусть редко, но были. Козьмич разговаривал, наказывал – и правильно делал. Но я не об этом. В том году у меня были серьезные личные проблемы – развод. «Папа» понимал меня, перед игрой отпускал с базы в суд, давал машину. Представляете, нас три раза не могли развести – в то время боролись за сохранение ячейки коммунистического общества, не понимая, что люди, пришедшие к ним, стали друг другу совершенно чужими.

В начале 1986 года на сборах я сам (сам!) – и это было, наверное, моей самой большой ошибкой в жизни – пошел к Валентину Козьмичу и попросил отпустить меня из команды. Спросите, зачем я это сделал? Да я и сам не могу ответить. Вероятно, желание сменить обстановку, скрыться возникло из-за личных переживаний и из-за того, что все о них знали. В принципе, в «Торпедо» мне все сочувствовали. Но бывают такие моменты, когда даже сочувствие воспринимается с болью – как нечаянный удар хлыста.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.