«Тело, пронизанное пустотой»

«Тело, пронизанное пустотой»

Со временем «внутреннее искусство» (нэйгун) обретало эстетическую чувственность, схожую с восприятием поэзии и живописи. Идеал «пустотного сознания», отторжения внешних форм вещей занимал все больше места и во «внутренних» стилях. Например, «Песнь об истинном смысле тайцзицюань» красочно и поэтично рассказывает о том, что действительно ценно в этом мире:

Нет ни форм, ни образов,

Все тело пронизано пустотой.

Забудь о вещах и пребывай в естественности,

Словно сосуд, подвешенный в Западных Горах.

Рык тигра и крики обезьян,

Чистые источники и незамутненные воды,

Клокотание рек и рев океанов.

Своими природными свойствами

Утверждай свою жизненность.

«Сосуд, подвешенный в Западных горах», вне суетного мира — символ предельного не-наличия (напомним, что пустота сосуда — метафора Дао). В этой «пустоте» проступают природные свойства самого человека, и он начинает реализовывать себя в мире, проходить свой путь — «утверждать жизненность». Формы ушу — приемы, движения, позиции — уже выучены, преодолены и забыты. Остается лишь некое «вскармливание» собственного внутреннего начала, позволяющее ощущать себя разлитым во всех уголках Вселенной и утверждающее присутствие всего во всем. «Рык тигров и крики обезьян, клокотание рек и рев океанов» остаются непреходящим эхом молчаливого образа Дао в человеке.

Во «внутренних» стилях появляется понимание единения различных форм через Дао. Видимые формы ушу суть посредники истинной, но невидимой реальности Дао. Об этом говорит примечательный пассаж Сунь Лутана: «Дао — это корень инь и ян, основа мириад вещей. Но это Дао не проявлено и обнаруживается через Великую пустоту. Когда Дао проявляет себя, оно перетекает в сотни явлений. Дао одиноко — таково оно! На Небе назовем это предопределением, в человеке назовем это природными свойствами, в вещах назовем это принципом, в кулачном искусстве назовем это внутренним усилием. Поэтому искусство „кулака внутренней семьи“ включает три школы — тайцзи, синъи и багуа, которые по своим формам хотя и различны, но в своей предельной форме возвращаются к пустоте Дао и таким образом приходят к Единому» [216].

«Внутренние» стили воспринимаются мастерами как особый тип воспитания. И цель здесь — не здоровье, не укрепление тела и даже не обретение боевых навыков. Нравственный идеал традиции устремлен к тем понятиям, которые всегда считались уделом философов. Обратим внимание, с какой фразы начинает свои знаменитые «Рассуждения о тайцзицюань» Ван Цзунъюэ: «Великий предел порожден Беспредельным и является матерью инь и ян. Приходя в движение, он разделяется, возвращаясь в покой, он вновь соединяется». Практически все остальные труды по тайцзицюань явились комментариями к этому лаконичному, но удивительно емкому тексту. Перед нами фраза, заимствованная у известного неоконфуцианца Чжоу Дуньи, из его трактата «Объяснение схемы Великого предела». В свою очередь сама «Схема Великого предела» заимствована из «Схемы Беспредельного» («У цзи ту») даоса Чэнь Туаня (X в.), а источником последней послужили более древние алхимические труды. Таким образом, философские построения тайцзицюань, хотя и базировались на неоконфуцианской теории XI–XII вв., своим истоком имели древнейшую теорию алхимических и метафизических метаморфоз, схождения и разделения противоположностей.

Такое «истинное движение» рождается само собой. Человек не выдумывает его, не вспоминает, не совершает усилий, чтобы воспроизвести его. Надо лишь дать свободно излиться внутреннему движению и довериться своему духовному ритму. В этом и заключен смысл известного требования: «расслабиться и подчинить свое сознание опустошенному покою».

Схема развертывания Великого предела

«Наполненность формы» и есть момент совпадения внешнего движения и его внутреннего, от природы заложенного в человеке образа. Это и зовется «одухотворением формы», (шэньсин). Так происходит воплощение внутреннего ритма во внешнем действии. Не случайно один из знаменитых «внутренних» стилей зовется «Кулак соответствия формы и волевого импульса» (синъицюань). Названия двух других стилей — «Ладонь Восьми триграмм» и «Кулак Великого предела» — обнаруживают намек на то, что за движениями в этих школах кроется некое космическое сверхдейство, которое человек выражает в конкретных формах ушу.

Внутренний ритм человека не равномерен, он скорее «симфоничен», напоминает музыку, которая разлита в сотнях несхожих обертонов, меняет свой темп, настроение, звучание. Таково и символическое движение во «внутренних» стилях — его ритм не равномерен, в нем отсутствует монотонность.

Эта аритмичность позволяла китайцам сравнивать движения во «внутренних» стилях с мерцанием пламени свечи, с колеблющимся листком на дереве, с полощущимся на ветру знаменем, что определяло смысл внутреннего движения как трепетания самой жизни. Но вместе с тем в основе всех изменений существует удивительная устойчивость — «Великое постоянство». Оно заключается в том, что внутренняя нить, внутреннее течение не должно прерываться ни на миг, как и сознание ни на секунду не должно покидать форму, ибо именно «волевой импульс стимулирует циркуляцию ци».