2 ВРАТАРИ

2

ВРАТАРИ

Вратарское искусство. Основоположник Н. Е. Соколов. Продолжатели. Венский матч 1928 года. Концерты Владислава Жмелькова. Дружба дружбой, а кубок врозь. Первый чемпионат. Послевоенные вратари. Лев Яшин. Преемники. Современные течения. Пенальти-кик.

Вратарь занимает особое место в футболе. Он на самом важном посту в команде, это главный игрок. Если вратарь плох — проигрывает отличный ансамбль; если он играет блестяще — команда может победить более сильного противника.

Каждый вратарь способен сносно сыграть в любой линии: он умеет бить, останавливать и водить мяч. Правда, делает он это хуже полевых игроков, но зато его партнеры обычно совсем не могут заменить его в воротах, хотя ловить мяч руками на первый взгляд просто.

На самом деле искусство вратаря необычайно сложно. Несколько лет упорного труда должен затратить вратарь, чтобы отшлифовать техническое мастерство: броски, прыжки, падения, вскакивания, умение отбивать мяч руками и ногами, ловить его, выбивать и выбрасывать. Но и этого мало для высококлассного мастера. Он должен быть от природы одарен смелостью, решимостью, атлетическим сложением, высоким ростом. И наконец, нечего ему браться за гуж, если природа-матушка не наградила его чутьем угадывать уязвимые места в воротах, безошибочно определять мгновения и способы борьбы за мяч.

Поэтому стать незабываемым вратарем дано единицам, наиболее одаренным, неистово трудолюбивым людям, чаще всего фанатикам и энтузиастам футбола.

За пятьдесят лет, что я провел в футболе как игрок и руководитель команды, видел немало вратарей, которые не должны уйти из истории нашего спорта. Они создали лучшую в мире школу игры в футбольных воротах.

Не сомневаюсь, что многие из них имели право стать рядом с прославленными Заморрой (Испания), Планичкой (Чехословакия), Хиденом (Австрия), то есть теми голкиперами, которых тогда знал весь мир, как сейчас знает Льва Яшина.

Чем же отличается советская вратарская школа? Почему, наблюдая игру лучших команд мира, восторгаясь мастерством Пеле, Гарринчи, ди Стефано и других корифеев футбола, всегда ловишь себя на мысли, что этим ансамблям, завоевавшим мировые короны, международные и европейские кубки, все же, пожалуй, не хватает в воротах одного из лучших представителей наших вратарей?

Даже в игре знаменитого венгра Дьюлы Грошича, несмотря на талант и мастерство, были видны технические недоработки в ловле мяча, положении ног при падении, выбрасывании мяча рукой, подмечаемые только взыскательным взглядом специалиста.

Возможно, Заморра, Планичка, Хиден и Грошич с их большим международным опытом как игроки сильней большинства советских вратарей прошлых лет, но для меня наши играют зрительно красивей.

Возможность с детства наблюдать игру таких вратарей, как Владислав Жмельков или Лев Яшин, перенимать их технику, манеру поведения в воротах — это и есть настоящая учеба. Потому что, как известно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. В этом, вероятно, и секрет того, что в Норвегии и Голландии появляются смена за сменой прекрасные конькобежцы, во Франции и Бельгии — велосипедисты, в Швеции и Финляндии — лыжники, а в Бразилии, Аргентине, Испании — виртуозные дриблеры. Им есть кому подражать, с кого брать пример.

С первых же шагов отечественного футбола нам безусловно повезло на самобытные таланты. В полную силу они расцвели на благодатной почве советского физкультурного движения и стали образцом для всех, кто потом стоял в воротах советских футбольных команд.

Я не видел русских вратарей, гремевших до первой мировой войны, москвичей Матрина и Мартынова. Но я много говорил с людьми, игравшими с ними вместе в сборной, например с лучшим нападающим тех лет Василием Георгиевичем Житаревым, который очень хвалил вратарей-соратников, но все же считал реформатором русской и зачинателем советской школы Николая Евграфовича Соколова.

За рубежом в первые годы после революции ничего не знали о советском футболе. Поэтому блестящее выступление Н. Е. Соколова в воротах сборной РСФСР в Швеции осенью 1923 года было для скандинавов одним из тех откровений, которыми начинала удивлять западный мир молодая Советская республика.

Много и пытливо Соколов работал над вратарской техникой, был отличным лыжником и бегуном на средние дистанции, пользовался безоговорочным авторитетом у игроков своей команды СКЗ (Спортивный клуб Замоскворечья). А там играли такие знаменитости, как Федор Селин, Павел Ноготков, Казимир Малахов, Василий Лапшин и другие. Соколов первым из наших вратарей начал выбрасывать мяч руками, первым стал требовать от своих защитников, чтобы они посылали мяч назад вратарю, первым предпочел ловить мяч не на грудь, а чуть ниже — на мягкую диафрагму. Благодаря своему влиянию в команде он мог командовать действиями защитников, подсказывать им выбор позиций и добиваться единства в механизме обороны.

Настолько филигранной была техника Н. Е. Соколова, что, по моему убеждению, встань он, прежний, в ворота нынешней команды, не посрамил бы и ее. Выше среднего роста (178 см), худощавый, хорошо координированный, Соколов играл красиво и просто, без всяких потуг на эффект и ухарство. Он предпочитал расчет, а не интуицию, хотя отказать ему в быстроте и смелости решений было нельзя.

Соколов не однажды давал нам уроки серьезного отношения к спорту. Помню, в 1922 году ехала в Петроград московская сборная. Я был вместе с Соколовым в битком набитом неплацкартном вагоне (времена-то были какие — только-только кончилась гражданская война). Утром я увидел, что в этой тесноте Соколов собирается заниматься разминкой. Я, тогда еще мало искушенный в методике футбольных тренировок, искренне удивился.

— Ты что это, — говорю, — тут повернуться негде.

А ему высвободили в проходе местечко, и он все-таки разминку сделал.

В 1924 году Соколов уехал в Ленинград учиться в Лесной институт. Выбранной в юности профессии Николай Евграфович не изменил, до сих пор он работает лесничим на станции Разлив, близ Ленинграда. Мы переписываемся с ним время от времени, и я не могу отказать себе в удовольствии привести здесь одно из писем Николая Евграфовича — по поводу взаимного обмена марками наших внуков.

«Дорогой Николай Петрович!

Не могу не выразить тебе сердечной признательности за презент, учиненный тобой моему внуку Юре. Потрафил. Искренне выражаю благодарность и от себя и от внука. Старое старится, молодое растет. Помню, и я когда-то коллекционировал и марки и перышки; то и другое покупалось в писчебумажном магазине Леттер на бывшей Пречистенке у Зубовской площади в низочке.

Вспомнилось это, и как вереница потянулись другие воспоминания.

Старая «Девичка», место гимназических футбольных схваток, и более позднее время. Вот первые пять тысяч метров. Вот эстафета 31,5. Моим противником был Сергеев от РГО. Было очень жарко, душно.

Вот 101000 15 мая 1921 года. На медальке выгравировано «МКС — русский рекорд». А вот маленькая фотография с Пл. Ипполитовым и Павлом Сергеевичем Львовым. По краям Соколов Н. и Гагулин И. — старт и финиш. В середине фотографии Хайдин И., Старостин Н., Красавин И. и др. У Павла Сергеевича — фигурка — приз.

А помнишь, как мы с тобой бежали в ОЛЛС 31000 со старта и как метров за 300 до финиша ты долбанул мне кроссинг?

С «ёжевом» в те времена было плоховато. Питались неважно, но спортом занимались от души; задора было много.

Слежу по печати и телевизору за достижениями наших спортсменов по всем статьям. Умиляюсь победам и досадую на проигрыши.

Нашел у себя фотографию. Если такой у тебя нет, с удовольствием ее тебе вручаю. Это, должно быть, 1927 год, Германия, Дрезден. Как будто так.

Сознаюсь, хулы достоин, на письма я скуповат. Не всегда отвечаю моему милому другу Петру Артемьеву и другим близким моему сердцу старым друзьям. Вот и тебе, дорогой мой Коля, пишу с большим опозданием.

Каюсь. Грешен. Прости.

Желаю доброго здоровья

целую Соколов.

Разлив. 30 марта 1966 года».

Появление Соколова в воротах ленинградской сборной значительно укрепило тылы этой команды и позволило основным противникам москвичей выиграть у них несколько встреч. В весенней встрече 1928 года в Ленинграде сборная Москвы проиграла потому, что «чародей Н. Соколов, — так писала местная газета, — четыре раза отразил удары выходившего на него один на один нападающего Н. Старостина». Это была сущая истина, без столь частых в футбольных отчетах прикрас.

Наберусь храбрости откровенно рассказать, что случилось после этого матча.

Мы с Николаем Соколовым были друзьями, хотя играли в разных клубах и на поле встречались как соперники. К тому же мы противостояли друг другу: я был форвардом, беспрерывно атакующим вратарей, а он вратарь, который отнимал у меня мою добычу. За мяч же я всегда дрался горячо и, чего скрывать, вратарям покою не давал. Шел на столкновения с ними, как говорят футболисты, действовал в тело.

После матча, в котором Соколов взял у меня четыре мяча, я, терзаясь мыслью, что подвел команду, места себе не находил, слонялся по коридорам «Европейской» гостиницы, где всегда останавливалась московская сборная.

После матча Соколов наведался в «Европейскую», в номер к Селину. Он был старым и самым нежным другом Федора Селина, хотя они сильно разнились: Николай — сплошная выдержка, безукоризненная дисциплинированность, умница, а Федор — порывистый, способный на любые чудачества, водил дружбу со всеми, его душа и кошелек были открыты для каждого. Потребность излить душу загнала и меня туда же. В комнате горячо обсуждалась игра. Видимо, как-то желая меня утешить, Соколов сказал:

— Николай, я думал, ты меня расшибешь, когда я под тебя бросился, но, к счастью, ты удачно перепрыгнул.

Взглянув в его счастливое лицо, я не сдержался:

— Ну, знаешь, в следующий раз я перепрыгивать не буду.

Соколов опешил.

— Федя, ты слышишь, что он говорит? Н-нет, ты слышишь? — От волнения он начал заикаться. — Это же безобразие!..

И ко мне:

— Т-ты, интеллигентный человек, и ради какого-то гола готов своему другу руки переломать...

Но я закусил удила:

— Понимай, как хочешь... — И вышел в коридор.

Не знаю, вспоминал ли Соколов когда-либо об этом инциденте, а у меня он из головы не выходил. Именно тогда я понял, что пресловутое «цель оправдывает средства» несовместимо с духом братства, которым пронизан спорт.

Чувство товарищества быстро стерло нашу размолвку. Не раз еще Николай отбивал и пропускал мячи, посланные мною. Но думаю, что ленинградцы вряд ли обижались на своего вратаря, хотя на Первой спартакиаде народов СССР и проиграли полуфинал московской сборной команде 3:5. Не было претензий и у москвичей к своему новому вратарю Михаилу Леонову — ученику Соколова. Действовал он в соколовских принципах, но от природы был одарен большей силой и страстью к силовым схваткам с противником в борьбе за мяч. Мне всегда казалось, что из него вышел бы неплохой боксер ближнего боя, такой, как известный в то время Яков Браун. Не зря за Леоновым, выросшим на Девичьем поле, ходила слава одного из лучших кулачных бойцов. Тогда еще существовали драки стенка на стенку зимой на льду Москвы-реки, где Леонов защищал интересы Дорогомилова против Красной Пресни.

Как у большинства физически сильных людей, у Леонова был добрый и открытый характер. На его широком, монгольского типа лице всегда держалась улыбка. Но в игре обычно веселый взгляд становился пристальным и строгим.

Он дублировал Соколова в клубной команде, и нет ничего удивительного, что усвоил привычки своего наставника. Однако манера игры у него была своя, отличная от соколовской. Там, где Николай Евграфович предпочитал выжидать, надеясь на ошибку противника, Леонов стремительно вступал в борьбу, вызывая чужих нападающих на спешку и неточности. Соколов неохотно покидал ворота, а Леонов, предвосхищая игру Планички, легко перемещался по всей штрафной площадке, давал острастку самым агрессивным форвардам. Соколов на все реагировал, вытянувшись в струну, Леонов стоял с поджатыми руками, собранный в мускулистый комок.

Его игра не была такой стабильной, как у Соколова, но в память врезались незабываемые моменты, поражавшие азартом и силой.

В октябре 1928 года сборная Москвы выступала в Вене против сборной Австрии. Это была пора расцвета австрийского футбола, в нем блистали такие звезды, как вратарь Хиден, центрфорвард Синделяр, инсайд Шаль, левый край Весели и другие. Сборную Австрии в те годы справедливо называли «вундер-тим» (чудо-команда), ведь она разбила в Вене со счетом 3:0 победителей Парижской олимпиады 1928 года — сборную Уругвая. Конечно, эти футболисты против нас не играли. Но молодежь, с которой пришлось сражаться нам, в дальнейшем стала оплотом таких лучших профессиональных клубов, как «Атмира», «Рапид», «Аустрия».

Мы появились в Вене впервые, и потому посмотреть на русских на стадионе «Рапид» собралось много народу. Все считали, что приехали провинциалы и сейчас им покажут...

Футбол в Австрии был трех видов: профессиональный, буржуазный и рабочий. Первый — мирового класса. Вторым считался рабочий футбол, выходцы из которого составляли когорту профессионалов. На матч с нами мобилизовали кое-кого из таких мастеров и среди них именитого Рейтерера, исключенного из «Рапида» за нарушение режима. Этот здоровый и веселый парень считался одним из лучших полузащитников Австрии. Все ждали от него чудес, и действительно, первые полчаса Рейтерер показывал высокую технику. Да и не он один. Пока у австрийцев было много сил, они хозяйничали на центре поля и на подступах к нашей штрафной. Но дальше этого дело не шло, самую штрафную площадку железно оберегала наша защита. Угрозы издалека гасил бывший в особом ударе Леонов.

Вначале зрители аплодировали лишь своим, но затем настроение на трибунах стало меняться. Быстрота и азарт всегда находят отклик, а этих качеств нам было не занимать. А мы еще на разминке завоевали симпатии австрийцев, когда Рущинский ударил издалека и мяч с силой влетел под штангу. Затем уже в игре Федор Селин не раз срывал аплодисменты одному ему доступными трюками. Конечно, австрийцы многое умели, в частности, они показали нам свою знаменитую кружевную игру, о которой до того мы знали лишь по газетам. А тут еще у сборной Москвы начались иного рода трудности. Внезапно был травмирован Канунников. Его заменил Сергей Иванов. Вся наша центровая тройка в эти трудные минуты работала в защите. Где-то у средней линии плассировались в ожидании мяча только два края — я и Холин. Неожиданно Исаков, как у нас с ним было наиграно в клубе, направил мяч мне через головы защитников. Я на скорости сразу оторвался от них. Почувствовав, что погоня опаздывает, влетаю с мячом в штрафную площадку, замахиваюсь на удар правой ногой и вторым зрением вижу, что на меня выбрасывается вратарь. В голове мелькает мысль: «Как бы его не разбить». Обстановка обязывает действовать решительно. И вдруг, вместо того чтобы броситься на мяч руками, как это практикуют советские вратари, австриец откинулся корпусом назад и прыгнул двумя ногами вперед. Я успел ударить по мячу, он попал вратарю в плечо и рикошетом от штанги ушел на угловой. Вместе с горечью неудачи чувствую, что моя правая ступня вроде бы оторвалась вслед за мячом. Боли нет. Лежа, взглянул: нога тут, цела и бутса, но я ими не управляю. Перелом.

Руководителем команды был В. А. Рябоконь. Он уже бежал ко мне. Тут же подали носилки, чтобы отправить меня в больницу. Я прошу: дайте досмотреть! Наложили шину, перевязали, носилки поставили у бровки поля.

Вместо меня в нападение перешел Леута, а хавбека стал играть Никишин. Во втором тайме был выбит и Станислав Леута, тоже при столкновении с вратарем. И снова из-за неразберихи в правилах: у нас на голкиперов не нападали, в Европе это практиковалось, если страж ворот был с мячом.

На поле появился наш последний запасной — Иван Филиппов. В роли правого края ему предстояло доказать, что советские вратари умеют действовать не только в воротах.

А сражение шло своим чередом. За полчаса до конца матча к нашим воротам выскочил чужой левый крайний. В момент прицела на удар мой брат Александр неосмотрительно сбил его. Пенальти!

Кто будет бить? Видим, разбегается метров с двадцати пяти правый защитник Принц, небольшого роста, коренастый, и пускает мяч с носка на высоте в полметра под правую руку Леонову. Удар был очень сильным, но наш вратарь отвел мяч на угловой.

Удача вдохнула в нас новые силы, да и австрийцы заметно устали. Инициатива медленно переходила к нам. На семидесятой минуте в верхний угол чужих ворот неожиданно, как из винтовки, выстрелил Владимир Блинков. Прыжок вратаря был эффектен, однако мяч вошел в самую девятку. Не знаю, разбился австриец о штангу или симулировал, но его унесли, и в ворота встал другой голкипер. Счет 1:0 в нашу пользу.

За минуту до финального свистка проход по краю Александра Холина с последующим прострелом вдоль ворот завершился вторым голом. Он стоит того, чтобы о нем рассказать.

Дело в том, что Филиппов из-за травмы был вынужден покинуть поле и присоединиться к разместившимся на носилках. Хрупкое преимущество в один гол ставило под сомнение нашу победу, которую старались удержать теперь десять игроков. Мое сердце обливалось кровью, и я взмолился, обращаясь к Леуте, пострадавшему меньше всех из нас:

— Стася, если можешь, хоть на полутора ногах выйди на поле. Даже еле двигаясь, ты отвлечешь на себя кое-кого из австрийцев.

И Леута, который на другой день не мог приподняться в постели, вышел на поле. И забинтованной ногой забил гол, после которого у хозяев поля не осталось надежд на победу.

Через день команда уехала играть в другие города, а мы с Леутой остались в Вене. Времени на размышления было в избытке. Невольно напрашивалось сравнение между Николаем Соколовым и австрийским вратарем, сломавшим мне ногу за здорово живешь. Соколов никогда бы не сделал ничего подобного, и он был прав, пристыдив меня в «Европейской» гостинице за мою вспыльчивость.

Футбольное подвижничество Михаила Леонова длилось не более пяти лет. Ежедневные тяжелые тренировки приходилось проводить после полного рабочего дня на производстве, поэтому с возрастом появилось желание сменить беспокойную должность стража ворот на уютное место в служебной ложе.

В воротах сборной Москвы появился Иван Филиппов. Среди «могучей кучки» московских вратарей он выделялся не только мастерством, но и безоглядной преданностью футболу. Он выступал в клубе «Красная Пресня» (потом «Пищевик»). Это был основной конкурент той команды, где подвизался Н. Соколов. Нет ничего удивительного, что Иван Филиппов из чувства соперничества особенно остро схватил технику Соколова и усвоил его приемы. Та же своеобразная красота в прыжках, те же элегантность и внутреннее достоинство во всех разнородных перипетиях игры, то же стремление сначала анализировать, а затем действовать.

Карьера Филиппова была короткой — тяжелое повреждение ноги (мениска) прервало ее. Правда, он продолжал еще сезона два-три выступать за свой клуб с перебинтованной коленкой. Но операцию на мениске тогда делать не умели, и ему пришлось оставить футбольное поле. Филиппов стал начальником созданной в 1936 году футбольной команды мастеров московского «Спартака». Здесь он оставался до 1941 года, когда добровольцем ушел на фронт. Сейчас Иван Михайлович живет и работает в Верхней Тавде Свердловской области.

На смену Филиппову в сборную Москвы пришел неизвестный до того вратарь из Орехова-Зуева Иван Рыжов. Знаменательно, что в те же годы в Орехове появился еще один вратарь — Николай Савинцев, уехавший вскоре в Ленинград и заменивший там Соколова. Среднего роста (174 см), с фигурой гимнаста, Николай Савинцев был необычайно подвижен. Он принимал и осуществлял свои решения мгновенно. Игра его была фейерверком прыжков, падений, вскакиваний и рывков. Все в нем было красиво, но играл он рискованно. «Беспрерывный танец на лезвии ножа», — говаривал о нем лучший аналитик футбола, знаменитый в прошлом центральный нападающий сборной Союза Петр Ефимович Исаков.

Савинцев промелькнул в большом футболе, как яркий метеор, играл он всего два-три сезона. Думаю, потому, что его незаурядные способности не могли развиваться сами собой, а требовали особого трудолюбия на тренировках и железного режима. У него на это не хватало ни терпения, ни характера.

Иван Рыжов был из другого теста. Высокий (180 см) и сильный, он много и упорно работал над собой, постепенно вырастая в спокойного, очень прыгучего и техничного хозяина футбольных ворот. Простой, скромный и отзывчивый, он пользовался особой любовью и в нашей команде, куда он пришел в расцвете сил в 1930 году, и в сборной столицы. В течение пяти-шести лет Иван Рыжов выступал надежно и ровно, во многих международных встречах демонстрировал изысканную школу советских вратарей.

У Ивана Рыжова были достойные конкуренты, и среди них украинские голкиперы Александр Бабкин из Харькова и киевлянин Антон Идзковский. Эти мастера воспитывались на примере Романа Норова и Серафима Москвина, долгие годы до этого защищавших ворота сборной Украины. Они с полным правом и не без блеска конкурировали с лучшими вратарями Москвы и Ленинграда.

Первый из них, Роман Норов, начал выступать в Николаеве, а затем перешел в харьковский «Штурм» и особенно отличился в 1924 году, когда сборная Харькова неожиданно, но заслуженно выиграла звание лучшей команды страны. По стилю Норов заметно отличался от своих российских коллег. Он меньше падал, предпочитая стоя угадывать, куда будет нанесен удар. Редко покидал ворота, в случае необходимости бороться с форвардом один на один отбивал мяч ногой, чего почти никогда не делали москвичи.

Целое десятилетие гремело имя Романа Норова на Украине, и отдельные приемы его игры, безусловно, были взяты на вооружение Бабкиным и Идзковским. Но в целом их вратарская техника сложилась под влиянием московской школы, представителей которой они видели не раз.

Распространению этой манеры вратарского мастерства способствовал и молодой москвич Серафим Москвин, переехавший в Одессу и заменивший затем Норова в воротах сборной Украины.

В Москве Серафим не успел развернуть своего дарования, зато оно необычайно быстро расцвело в Одессе, и уже через два года о нем много и заслуженно говорили по всей стране. Изящный и техничный, он провел не одно волнительное выступление, хотя настоящей стабильности в игре так и не добился. Легковесной комплекции, он всегда попадал в трудное положение в схватках за высокие мячи и довольно скоро из-за травмы спины вышел из строя. По выздоровлении он уже не сумел конкурировать с Бабкиным и Идзковским.

В 1932 году сборная команда СССР направлялась в Турцию. В ее составе вторым вратарем был Валентин Гранаткин, а первым — Антон Идзковский. Мы знали, что он присоединится к нам в Киеве, но он к поезду не явился. Положение было безвыходным: по расписанию мы только-только успевали на пароход в Одессе, и руководители сборной послали телеграмму в Харьков с просьбой командировать своего лучшего вратаря. Так Бабкин оказался на другой день на борту парохода «Чичерин», которым мы отбывали в Стамбул.

В первой встрече с турками в наши ворота встал Гранаткин, а новичок харьковчанин скромно сел на скамейке запасных. Игра началась для нас неудачно. Мы проигрывали 0:2, и в середине тайма стало ясно, что наш травмированный вратарь не в состоянии продолжать игру. Я, как капитан команды, дал знак Бабкину заменить Гранаткина. Сознаюсь, я шел на это с большой тревогой.

Вскоре мы отквитали один гол, на что турки ответили яростным штурмом. И вот тут-то харьковчанин показал себя во всем блеске. Непринужденно и мастерски выходил он из труднейших ситуаций у своих ворот, легко расправлялся с мячами, идущими, казалось, в самую цель.

Бабкин ошеломил турецких нападающих, да и мы сами были удивлены.

Уверовав в своего вратаря, который в перерыве весело разглагольствовал в раздевалке, мы во второй половине почти всей командой кинулись в атаку, но долго счет 1:2 грозил нам поражением. Лишь за восемь минут до конца Сергей Ильин (№ 11), заменивший Валентина Прокофьева, уравнял результат. А. Бабкин и в этом тайме взял несколько труднейших мячей.

На другой день стамбульская пресса восторженно отозвалась об игре Александра. Его имя сразу стало известно всем советским болельщикам, тем более что три следующие игры в Турции мы выиграли во многом с его помощью.

Внезапная слава довольно своеобразно отразилась на судьбе этого талантливого вратаря. Вскоре после возвращения домой его избрали одним из секретарей горкома комсомола, а примерно через год Александр Бабкин занял пост председателя городского комитета физкультуры и спорта. Обязанности председателя не позволяли ему до конца отдаться футболу, и, проиграв еще один сезон, Бабкин постепенно потерял свою спортивную форму. Угасла и популярность, взрывной волной прокатившаяся от Стамбула до Москвы. А жаль! Этот самородок-вратарь мог бы многое сделать для приумножения славы и мастерства советских голкиперов.

Антон Идзковский добился общего признания по-иному. Этот разносторонний спортсмен, последователь методов Соколова, годами шлифовал свою технику. Вдумчивый и упорный, он прочно владел всеми элементами вратарского мастерства, и потому игра его была очень стабильной.

Не менее десяти лет Идзковский как вратарь был вне конкуренции на Украине. Сейчас он главный тренер Украинской федерации футбола, растит новых отличных вратарей.

А как обстояли дела в тридцатые годы в Москве и Ленинграде?

Столица уповала на Валентина Гранаткина, который сначала снискал себе громкое имя в хоккее с мячом. Хорошо сложенный, прыгучий, он легко и просто расправлялся со всеми верхними мячами. Большая спортивная культура делала его лучшим представителем национальной сборной. Его энтузиазм, выдержка и дисциплина всегда ставились в пример.

Характерен такой случай. Гранаткин играл за сборную Москвы против сборной Ленинграда. Задолго до финального свистка он сломал себе палец на руке, бросившись под удар форварда Т. Аксенова, но не покинул поле до победного конца.

В Ленинграде в это время выше всех считался Георгий Шорец. Рано попав в команду мастеров, он быстро превратился в отличного вратаря. Шорец не был реформатором, но все, что он делал в воротах, было по-настоящему мастерски. Спокойный и смелый, он не раз приносил победы команде «Динамо», которая в те годы достойно представляла Ленинград и защищала цвета северной столицы против пяти мощных московских команд.

Все вратари, о которых я рассказал, учились, росли и совершенствовали свое мастерство в играх на первенство своих городов. Ведь тогда не существовало всесоюзного футбольного календаря. Опыта они набирались лишь в международных играх или в редких матчевых встречах четырех городов — Москвы, Ленинграда, Киева и Харькова. Правда, некоторые — Гранаткин, Шорец, Идзковский — успели сыграть сезон-другой и в первенстве СССР, введенном с 1936 года. Но к этому времени в советском футболе появилась плеяда новых вратарей, с которыми им уже по возрасту соперничать было трудно.

Я что-то не припомню, чтобы когда-нибудь потом в нашем футболе появилось сразу такое созвездие вратарских талантов, как в 1937 — 1938 годах: Владислав Жмельков, Анатолий Акимов, Евгений Фокин, Владимир Никаноров, Николай Разумовский (все Москва), Виктор Набутов (Ленинград), Александр Дорохов (Тбилиси), Николай Трусевич (Одесса — Киев).

Беру на себя смелость утверждать, что среди блистательных талантов того времени совершенно особняком стоит Владислав Жмельков.

В моей памяти Владислав Жмельков остался как вратарь почти сказочный, вратарь без слабых сторон. Это не умозрительное заключение. За полтора года пребывания в «Спартаке» он отразил все одиннадцатиметровые удары, назначенные в его ворота. Среди них был пенальти-кик, назначенный «Спартаку» за семь минут до конца кубковой игры при счете 0:0. В сезоне 1939 года Жмельков, чередуясь в играх с Акимовым, пропустил в свои ворота всего семь мячей.

Высокий (180 см), сухощавый, физически сильный, пружинистый и уверенный в себе, Жмельков вопреки обычным воплям вратарей: «Не давайте бить!» — не раз покрикивал своему главному партнеру Андрею Старостину (№ 3): «Да пропустите его, Андрей Петрович! Пусть пробьет...»

Вот и представьте, как действовали эти слова на защитников и как такая уверенность отражалась на чужих форвардах.

Жмельков делал все образцово: одинаково безупречно играл внизу и вверху, тонко угадывал место в воротах и безошибочно сражался «на выходах». Его популярность принесла ему медаль «Лучшему спортсмену года», учрежденную газетой «Красный спорт». А ведь в 1939 году в опросе, проведенном газетой среди читателей, фигурировали имена Михаила Ботвинника, боксера Николая Королева и других наших знаменитостей.

В чем же секрет мастерства Жмелькова? Думаю — помимо природного таланта, в феноменальном трудолюбии. Он тренировался в воротах по пять-шесть часов ежедневно. Он молился в то время одному богу — футбольному мячу (в дальнейшем, к несчастью, у него появились другие кумиры).

Владислав отлично играл и в поле — правого защитника. Такой редкой способностью совместительства на моей памяти владел только правый защитник (1922 — 1924 гг.) Василий Степанович Лапшин. В те годы он успешно соревновался за право занимать место в воротах московской сборной с самим Николаем Евграфовичем Соколовым.

Интересно, как очутился в «Спартаке» Жмельков и как он от нас ушел.

В 1937 году в армию был призван спартаковский вратарь Анатолий Акимов, оказавшийся поэтому в воротах московского «Динамо». А в московский «Спартак» перешел оттуда обиженный вратарь динамовцев Александр Квасников. Мы ему в дублеры искали молодого вратаря. В связи с этим кто-то из наших игроков вспомнил, что против них в товарищеской встрече на юге прошлой осенью подкупающе легко сыграл молодой паренек из подмосковного городка Подлипки. Его решили срочно разыскать. И он явился в городской совет «Спартака». На мой вопрос, вратарь ли он из Подлипок и как его фамилия, он ответил утвердительно и назвался Кузнецовым. Я направил его на сбор в Одессу и вскоре получил сообщение от начальника команды Ивана Михайловича Филиппова, что особыми достоинствами присланный мною Кузнецов не блещет. Это подтвердилось в товарищеских играх, и «Спартак» расстался через месяц с Кузнецовым, считая версию о подлипковском вратаре очередной футбольной басней.

Однако в мае в «Спартаке» появился другой юноша и осведомился, верно ли, что мы искали вратаря из Подлипок. Я на этот раз был более осмотрительным и проэкзаменовал пришельца — подробно расспросил о товарищеской игре на юге.

— Кузнецов был моим дублером в подлипковской команде. А играл против «Спартака» я, Жмельков, — как-то очень просто сказал мой собеседник.

Хорошо, что в тот счастливый для «Спартака» день я сразу поверил Жмелькову и послал его к Филиппову. Так началось его восхождение на вратарский пик.

Полтора сезона, с августа 1938 по ноябрь 1939 года, играл он в московском «Спартаке». Эти месяцы принесли ему немеркнущую и по сей день славу, а его команде — почетный дубль (выигрыш первенства страны и кубка) два года подряд.

Последние выступления Жмелькова совпали с событием, которому нет равного в истории футбола.

Московский «Спартак» в 1939 году упорно стремился повторить прошлогодний результат — выиграть кубок и первенство страны — и тем самым добиться триумфа, дотоле небывалого в советском спорте: два года подряд сделать дубль. К началу сентября команда была близка к этому. Мы лидировали в чемпионате с запасом в три очка и вышли в полуфинал кубка, где нашим противником оказалось тбилисское «Динамо».

И вот 8 сентября два главных претендента на приз скрестили оружие в Москве на стадионе «Динамо» при судействе ленинградца Ивана Горелкина, в прошлом знаменитого хоккеиста и видного футболиста.

Матч сложился на редкость напряженно, но играли корректно: между спартаковцами и тбилисскими динамовцами всегда были и сейчас остаются по-настоящему дружеские отношения.

Обе команды играли выше всяких похвал, защита и вратари тут и там казались непробиваемыми. И вдруг темпераментный Шота Шавгулидзе (№ 2) срезает мяч свечкой на свои ворота, к самой верхней перекладине.

К неожиданному подарку одновременно устремились два московских нападающих — Виктор Семенов и Алексей Соколов, мастаки играть головой. Рванулся к мячу и тбилисский вратарь Александр Дорохов. Все трое одновременно зависли в воздухе в высоких прыжках. Дорохов сумел руками отбить мяч, но всего метров на десять и прямо на ногу спартаковцу Андрею Протасову. Удар. Мяч влетел в ворота, но сетки не коснулся, так как Шавгулидзе, ворвавшись сбоку, прямо с воздуха вывернул мяч в поле. За мгновение до этого судья дал свисток на взятие ворот, и его помощник флагом также зафиксировал гол.

Динамовцы кинулись к арбитру. Допускаю, что многие из них искренне верили, будто гола не было. Все случилось так быстро, что положение мяча могли видеть далеко не все.

Судья решительно указал на центр, и «Спартак» выиграл этот тяжелый полуфинал.

Сразу последовал официальный протест тбилисцев, но во всех спортивных инстанциях он был категорически отклонен. Во всем мире действует закон, по которому лишь одному судье на поле дано право устанавливать: был или не был забит гол. Здесь же и сам судья и его помощник твердо заявляли, что ясно видели, как мяч минимум на полметра пересек линию ворот в воздухе и уж потом был выбит защитником.

Через неделю «Спартак» играл в финале кубка с ленинградским «Зенитом» и победил 3:1.

Все, казалось, шло отлично. Правда, радость победы омрачила дисквалификация Алексея Соколова. Спартаковец грязной рукой потрепал по подбородку ленинградца Шелагина, а судья милостиво промолчал. Команды играли в дождь, Соколов упал в лужу, вскочил, сгоряча хотел было куда энергичнее рассчитаться с обидчиком, но вовремя спохватился.

Прошло несколько дней, и «Спартак» вышел на то же поле для очередной встречи с ЦДКА. Успокоенные и расхваленные, спартаковцы проиграли 0:1. Тут еще и счастье отвернулось от своих любимцев: Андрею Старостину сломали руку, а Константина Малинина удалили с поля вместе с его подопечным Петром Щербатенко за обмен малопривлекательными любезностями.

Положение команды стало зыбким. Ждем других результатов тура. Вдруг узнаем, что в Тбилиси не состоялась игра с «Металлургом» и что тбилисские динамовцы срочно выехали в Москву.

На другой день от грузинских футболистов на стадионе «Динамо» болельщики услыхали, что те приехали переигрывать полуфинал кубка.

Мы не верили. Как можно переиграть полуфинал, когда уже разыгран финал и кубок торжественно в присутствии шестидесяти тысяч зрителей вручен победителю?!

Сомнения рассеял председатель Всесоюзного комитета физкультуры и спорта В. В. Снегов, официально известив, что получено указание полуфинал переиграть.

Теперь уже наши попытки протестовать были категорически отклонены. «Если вы действительно сильнее, то выиграете еще раз» — так ответили нам.

Об этом событии в книге М. Мержанова «Играет «Спартак» (изд. 1963 г.) написано кратко:

«Нарушая все положения, писаные и неписаные законы, наконец в полном противоречии с логикой, руководящие футбольные организации удовлетворили протест и постановили после финального матча переиграть... полуфинальный».

Переигровка была назначена на 30 сентября. Пять дней, оставшиеся до нее, прошли в ожесточенных спорах об условиях этого небывалого матча.

Мы настаивали прежде всего на своем праве выставить старый состав, то есть разрешить играть дисквалифицированным Соколову и Малинину. Об Андрее речи не было, его рука, закованная в гипс, покоилась на повязке. Именно поэтому после яростных дебатов полузащитнику Малинину играть разрешили, а нападающему Соколову нет.

Затем зашел в тупик вопрос о судьях. Одна за другой отвергались кандидатуры, выдвигаемые то «Спартаком», то «Динамо». Тогда каждой стороне предложили в закрытом конверте назвать десять жрецов Фемиды. Надеялись, что, может быть, обнаружится хотя бы одна кандидатура, приемлемая для обоих противников. Но когда конверты вскрыли, в них оказались двадцать разных фамилий. После еще нескольких бесплодных попыток прийти к единому решению судьей матча приказным порядком был назначен ленинградец Николай Харитонович Усов. Человек принципиальный, коммунист, военный инженер, футболист, проигравший сам добрый десяток лет, он безупречно судил ответственные игры.

Команды вышли на поле в следующих составах.

«Спартак»: Акимов (сегодня его очередь играть), Соколов Виктор, Малинин, Соколов Василий, Артемьев, Тучков, Протасов, Глазков, Семенов, Степанов и Корнилов.

«Динамо»: Дорохов, Шавгулидзе, Фролов, Гагуа, Джорбинадзе, Челидзе, Джеджелава, Бердзенишвили, Пайчадзе, Бережной и Харбедия.

Игра началась азартными атаками тбилисцев, понимавших, что перестроенной защите «Спартака» нельзя давать время на сыгровку. Расчет был верный, но в воротах москвичей стоял Акимов. Град ударов он парировал с присущей ему легкостью и уверенностью.

Штурм продолжался. И вот Пайчадзе ударил в правую девятку. Такие мячи не берутся, если вратаря чудом не занесет именно в этот угол. Анатолий там и оказался. Было от чего гостям прийти в смятение. Каждая армия сильна своим тылом, а тут этакий дьявол в спартаковских воротах...

Атмосфера накалялась. Трибуны, на девять десятых набитые москвичами, поддерживали своих. Я сидел на низенькой скамеечке за нашими воротами рядом со Жмельковым. Владислав сочувственно поглядывал, как я выдираю траву целыми пучками.

Клокотало в душах и у тех, кто был на поле: спартаковцы вышли отстаивать свое право на кубок. Бороться за справедливость приехали и тбилисцы: их мало интересовали формальности и штабные уловки. Они бойцы, их задача — выложить все силы, до конца постоять за родной клуб. Вот почему на поле не было плохих игроков, все двадцать два делали больше, чем от каждого ожидали.

Я не верю в заранее разработанные тактические тонкости. Но кое-что принципиальное подсказать игроку можно и нужно. Вряд ли уместно учить футболиста, что следует делать на поле. Практичнее посоветовать ему, чего он должен избегать.

Мы знали, что левый хавбек Челидзе часто рвется вперед, и рекомендовали правому инсайду Георгию Глазкову не преследовать его, как тогда было принято, а оставаться на передней линии атаки: грузинский полузащитник не мог в такой степени грозить чужим воротам, как обладающий превосходным ударом спартаковский бомбардир Глазков.

Подсказы смахивают на лотерею. Но на этот раз билет выиграл. В одну из тбилисских атак Жорж, оставаясь в центре поля, получил мяч. Дорога к воротам на мгновение оказалась открытой, остальное решали самообладание и техника. Преследуемый по пятам, он нанес удар сразу как вошел в штрафную, и мяч, словно крупная щука, забился в сетке у дальней штанги ворот.

Вместо того чтобы разобраться, почему это произошло, южане со свойственным им нетерпением сразу кинулись отыгрываться. Снова защитники и Акимов подверглись суровому экзамену. И опять они ответили отлично по всем предъявленным билетам футбольной науки. Передача Глазкову, и вот по знакомой дорожке он мчится с мячом к воротам Дорохова, безукоризненно бьет.

Больше я не рву траву. «Ведь нет же, — думаю, — сейчас у нас в стране команды, способной вырвать у «Спартака» победу, проигрывая 0:2». И представьте, я чуть было не ошибся. Тогдашний тренер тбилисского «Динамо» Михаил Павлович Бутусов появился у своих ворот и что-то громко и выразительно прокричал Челидзе, показывая пальцем на Жоржа. Я понял, что наша ставка на Глазкова в дальнейшем будет бита. Как и следовало ожидать, грузины пошли ва-банк и наконец сорвали и свой куш в этой азартной игре. Мяч влетел в наши ворота после того, как два спартаковских защитника в волнении кинулись к нему и помешали друг другу. Мгновенно последовала тонкая передача, и после удара Бориса Пайчадзе мяч оказался в сетке.

К перерыву счет 2:1, а это значит, что колода карт перетасовывается заново.

Что делать? Ворота на замок, пытаться удержать минимальное преимущество в счете? Нет, решаем штурмовать. За это все в раздевалке — и маститые ветераны, и тренеры, и, главное, сами игроки. Не сомневаемся, что и тбилисцы будут рваться вперед.

Немного перестраиваем тактику: решаем наступать флангами, они свежее, да и противник больше ждет атак по центру.

Сразу нажим с обеих сторон. Но горячие гости действуют рискованней и отвоевывают центр поля.

На первый взгляд это удача, но в ней таится опасность прозевать чужой прорыв в оголенные тылы. Это улавливает В. Степанов. Весь вложившись в удар, сильно и точно он направляет мяч левому краю, Павлу Корнилову. Сейчас все решит скорость, а в ней у великолепно сложенного Корнилова нет соперников. С замиранием сердца слежу, как он выиграл первую гонку у Шавгулидзе и, прокинув мяч внутрь поля, соревнуется в беге с Гагуа. Вот уж и второй защитник позади. Перед Корниловым один вратарь. Вижу, тот стремительно бежит на москвича, но Павел обводит и последнюю опору южан. В безвыходном положении Дорохов лежа хватает спартаковца за ногу и валит на землю.

Свисток. Усов показывает на отметку одиннадцатиметрового удара. Корнилов все еще на земле: на всякий случай демонстрирует, что высшая мера наказания справедлива.

К мячу идет безошибочный пенальтист Георгий Глазков. Он в приподнятом настроении после двух забитых голов. Нет на стадионе человека, который сомневался бы в исходе пенальти-кика. Вероятно, убежден в этом и сам Дорохов, потому что решает пойти на риск. Вопреки правилу — ждать и смотреть — он в момент удара стремительно летит в правый нижний угол, куда обычно бьет Глазков. Но на этот раз мяч попал в самый центр ворот, где за долю секунды до этого стоял Дорохов. Что это — маневр? Нет, срезка — Глазков вспахал ногою землю. Итак, ошиблись оба, но вратарь промахнулся первым, и счет стал 3:1.

А грузины опять треплют нервы. Их энергия неиссякаема. Хоть бы скорее ползли эти проклятые медлительные минуты! Бутусову же, вероятно, кажется, что время летит чрезмерно быстро.

Тбилисцы отчаянно наступают, вся их команда на спартаковской половине поля. Но зато и наша тоже вся здесь.

Последние четверть часа. Все сбилось в одну кучу. Забыта тактика, а порой и техника. С одной стороны навал, с другой — отбой. Нападающий Степанов сражается у самых ворот сзади центрального полузащитника Малинина. Динамовские беки атакуют впереди своих форвардов.

Обычно такая неразбериха бесплодна. Но в этом историческом матче сама судьба захотела быть объективной и справедливой. За ошибку Дорохова при пенальти она отплатила ошибкой кого-то из наших игроков. Несчастный неосмотрительно остановил мяч на вратарской площадке и мгновенно вместе с мячом оказался втиснутым в ворота. Гол забил Бережной (№ 10). К тому же получил повреждение Акимов, его уносят. И какое счастье, что в ворота встает не заурядный дублер, а сам Владислав Жмельков!

3:2 — и несколько минут до финального свистка. Мне кажется — ах, много; Бутусову — ох, мало. Прав был он — это оказалось мало. Во-первых, потому что наши противники изнемогли одинаково с нами, а в футбольном цейтноте всегда легче защищаться, чем объявить шах королю. Во-вторых, грузинских футболистов доконали психологические удары. Не так-то просто беспрерывно отыгрываться, да еще с разницей в два гола.

Последний свисток. Победа наша! Кое-кто даже плакал, уходя с поля. Спартаковцы старались ободрить, утешить проигравших. Но радость, откровенно сиявшая на лицах победителей, вряд ли способствовала успокоению побежденных.

Тридцать лет без малого прошло со дня этой неправомерной схватки, но подробности ее свежи и ярки в моей памяти. И если до нее мы в команде говорили о достойном футболисте: «Он играл с басками», то теперь высшей похвалой стало: «Он участвовал в переигровке с тбилисцами».

Что было бы, если бы «Спартак» тогда проиграл, мы так и не узнали...

Через месяц мы сравнительно легко взяли верх над тбилисским «Динамо» во втором круге первенства со счетом 3:0. Передряга с переигровкой тяжело отразилась на нервах южан. Помог нам и снежок, внезапно покрывший поле перед последним матчем.

А Владислав Жмельков тоже вскоре перенес много волнений и надолго выбыл из московского «Спартака».

Блеск его игры разжег зависть в сердцах конкурентов. Всем хотелось заполучить себе эту звезду. И вот в ЦДКА выискали, что Жмельков не дослужил двух месяцев в Белорусском военном округе. На этом основании он был снова призван, и ввиду категорического отказа выступать за ЦДКА, оказался в воинской части в Чите. Здесь весной 1940 года в соревнованиях он получил тяжелую травму колена.

После окончания войны 32-летний Жмельков, четыре года сражавшийся на фронте, попытался вернуться в большой футбол. Но это была только тень незабываемого вратаря. Тень и по мастерству и по отношению к футболу.

Случай со Жмельковым не типичен для нашего спорта, но он служит бесспорным подтверждением истины, что нарушение режима и жизненных норм даже самого одаренного спортсмена неизбежно приводит к потере мастерства.

Вынужденный отъезд Жмелькова в Читу переложил все бремя ответственности за спартаковские ворота на Анатолия Акимова. В нем подкупали техника и особая культура игры. Он был непробиваем с дальних дистанций, превосходно справлялся со всеми верховыми мячами. Высокий рост и длинные руки помогали ему, легко отражать и низовые удары. Но была и у него ахиллесова пята: не любил Анатолий выходов из ворот, чтобы броситься в ноги противнику. Это приносило ему довольно часто физические повреждения.

Начальный путь Акимова был похож на тот, что прошел когда-то Бабкин. Поехал он в Париж в январе 1936 года на игру с «Ресингом» в составе «Спартака» безвестным юношей, а вернулся знаменитым.

Наших вратарей в Париж приехало четверо — два со «Спартаком» и два с «Динамо» (после матча сборной с «Ресингом» «Спартак» уехал на юг, а «Динамо» — на север Франции).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.