САМОЕ СИНЕЕ В МИРЕ…
САМОЕ СИНЕЕ В МИРЕ…
Меня будит знакомый короткий посвист. Открываю глаза. День еще только-только начинается, розовые утренние лучи солнца едва согревают землю, она еще во власти сна.
Где-то недалеко тонким фальцетом отозвался маневровый паровоз… Кричат чайки, пролетающие над нашим домом. Совсем близко прогрохотал трамвай…
Знакомые звуки, знакомые картины. Я вырос в этом районе Одессы, на Пересыпи, я знаю тут всех и все.
Признаться, наш район не самый красивый в городе. С утра он еще ничего — пока земля не разогрелась на солнце, пока не поднялась стеной пыль от множества грузовиков, трамваев, железнодорожных составов. Когда же вся эта сложная механика приходит в движение, когда вокруг все спешит, пыхтит, гремит, содрогается, когда жизнь Пересыпи входит в обычную колею, тогда даже небо блекнет, не спасает его и яркий солнечный свет.
Летом мы, пересыпские мальчишки, с утра и до вечера — на берегу моря. Здесь забываем о доме, еде, гоняем в футбол до полного изнеможения. Здесь же валимся на песок и отдыхаем, чтобы через час-другой опять мотаться в песке и пыли, потом купаться до дрожи во всем теле и вновь оттаивать в солнечных лучах.
…Свист под окном повторяется. В нем уже чувствуется нетерпение. А я все еще в постели. Ничего, Ванька Тихонов подождет.
Ванька — мой лучший друг. Он сибиряк. Сирота. Приехал в Одессу поступать в ПТУ. В нашем доме он свой. Моя мама, Мария Николаевна, относится к нему хорошо.
…Про себя решаю: как только солнце выползет за верхушку акации, что напротив моего окна, — встану. Наконец оно на условной черте. В тот же миг я на ногах.
Тихонько, чтобы никого не разбудить, крадусь к выходу. В доме все еще спят. Больше всего боюсь, что меня заметят родители и заставят поесть.
На ходу хватаю в кухне краюху черного хлеба — и вперед!
Иван стоит у акации. Она уже отцвела. Но все равно кажется, что воздух пропитан ее сладким ароматом.
Мы бежим на берег Лузановки. Там уже почти вся наша компания: Сережа Михайлов, Павлик Хватков, братья Володя и Саша Циндлеры, Саша Полищук. Даже Виталька Иванов пришел, пользуясь тем, что сегодня выходной и он не идет на завод.
Все мы разные по возрасту. И интересы у всех, разумеется, разные. Но нас роднит Пересыпь и сплачивает футбол. Футбол на свободном куске пляжа или на другом клочке земли. Футбол, где вместо ворот — два камня, а линии поля прочерчены ногой. Футбол без судьи…
Я привязался к этим ребятам, когда мне было семь лет. Сперва меня не признавали, заставляли только подавать мяч — я и за это был благодарен. Со временем допустили к игре.
…Мы делимся на две команды. Начинается матч. Еще холодно, с моря тянет прохладой, но через несколько минут игры будет уже жарко… Во мне все ликует: можно бегать с мячом, финтить, бить по воротам…
Сейчас, когда я прошел немалый путь в футболе, когда так много познано в нем и пережито, те далекие-далекие детские годы кажутся мне неповторимо прекрасными. От беготни в пыли мы бывали невообразимо грязными. Но были и удивительно чисты — мы служили футболу от всей души. Нам не нужно было ломать головы над проблемами очков и турнирного положения. Мы не боялись разносов тренеров и ни от кого не ждали похвалы. О нас никто не писал, и мы не искали своих фамилий в газетах. Мы просто играли в футбол.
Детство для меня — одно из самых светлых, волнующих воспоминаний. «Пузановским баталиям я многим обязан. Здесь познал, что такое товарищество, здесь приобщился к увлекательной спортивной игре.
Тогда я, конечно, не понимал, какую роль в моей судьбе сыграют эти матчи на песке. Много позже узнал, что именно на бесконечных пляжах начинается спортивный путь многих тысяч футболистов Бразилии. Я бывал на знаменитом пляже Копакабана, где с одной стороны вечно пенятся волны океана, с другой вытянулись фешенебельные виллы, отели, рестораны, а между ними бессчетное количество футбольных полей, на которых с рассвета и дотемна не прекращается футбольная жизнь.
Играть на песке — очень тяжело. Но песок хорошо укрепляет ноги, делает их сильными и выносливыми. Кто покоряет мяч на песке, тому на траве играть значительно легче. И именно на нем созревают многие футбольные таланты Бразилии, именно здесь оттачивается их техника владения мячом.
Конечно же, в детстве мы ничего об этом не знали. Играли на пляже потому, что другого поля у нас не было, но и здесь мы достигали успехов. Александра Полищука даже взяли в «Черноморец» — он играл в дубле, выступал и за основной состав. К сожалению, ему не везло: то связки порвет, то с партнерами нет взаимопонимания. Всякий раз, когда он возвращался в наш уличный футбол, я искренне жалел его и думал: как же нужно играть, чтобы перед тобой открылись двери любимой команды! Если уж Саша там не подходит, то куда нам, остальным! Но именно он, Саша, привил мне настоящую любовь к футболу, за что я ему безмерно благодарен.
…Солнце стоит уже высоко.
— Перекур! — приказывает Виталий Иванов. Игра вмиг останавливается, и мы бежим в воду. Что может быть сладостнее, чем окунуться в соленое теплое море! Мы ныряем, кувыркаемся, фыркаем от удовольствия, забираемся друг другу на плечи и летим вниз головой, словно с вышки. Мы мешаем пляжникам, нас ругают, однако веселой возни пересыпских мальчишек не остановить.
Вконец изнемогшие, выбираемся на берег и падаем на горячий песок. И едва Виталька бросает: «Поехали!» — игра возобновляется. Через несколько минут мы вновь чумазые, но счастливые — мы с мячом!
Ближе к полудню кто-то говорит:
— Хорошо бы поесть!..
И мы торопливо подсчитываем свои сбережения. Я счастлив, когда могу вложить в общий котел сэкономленные на школьных завтраках 10-20 копеек. Все купленные пирожки исчезают, конечно, в мгновение ока. А в иные дни, когда мы все на мели, я отважно приглашал ребят к себе домой.
— Та неудобно, — обычно начинает кто-то отпираться, но я выдвигаю аргумент, против которого возразить нечего:
— Хлопцы, так это же совсем рядом, через дорогу…
И через несколько минут мы вваливаемся в нашу тесную квартиру. Я знаю, что родители на работе. Старшей сестры тоже нет, младшая — не в счет, я могу распоряжаться как хозяин.
Тарелки на стол, туда же ложки и вилки; быстро нарезаю хлеб, разогреваю обед, который мать приготовила на два-три дня. Мое скромное угощение исчезает с невероятной быстротой.
— Спасибо этому дому, — поглаживает себя по животу Ваня Тихонов. — Однако, братцы, пора, пока Мария Николаевна не пришла.
И мы идем, чтобы еще раз окунуться в море.
Домой возвращаться страшновато.
Мать печально смотрит на следы пиршества на столе.
Отец, стоящий рядом с ней, негрозно обещает:
— Вот я тебя проучу. Ты у меня доиграешься…
Мне не страшно. Отец у меня мягкий и добрый человек. Лишь однажды он меня ударил. Мы как-то возвращались домой вместе: Вдруг я увидел на лестнице брошенный кем-то дымящийся окурок и, пользуясь тем, что отец шел впереди, быстро нагнулся, схватил сигарету и затянулся.
Отец резко повернулся и застал меня на горячем. В тот же миг я получил подзатыльник. Не было сказано ни слова, да и удар-то был пустяковым. Однако с того дня я никогда больше не брал в руки сигарет, не знаю, что это такое — курение.
Отец мой, Иосиф Игнатьевич Буряк, пользовался в коллективе завода, где он работал, большим уважением. Он любил свое дело и выполнял его на совесть, говорил мне:
— Рабочий человек без гордости — это не рабочий. Но откуда она берется? Начинается гордость с рабочего места. Если ты делаешь свою работу добросовестно, честно, ты имеешь право на нее. Не место красит человека, а человек — место! Запомни это, сынок.
Спорт он любил, особенно футбол. Знал о моем увлечении, но на эту тему мы почти не говорили. В отличие от некоторых других родителей он никогда не водил меня на стадион, не тянул в футбол. Но как-то так получалось, что отец был в курсе всех моих спортивных дел.
Не помню точно когда, но однажды отец сделал мне ко дню рождения прекрасный подарок — настоящий футбольный мяч! Не какой-то там резиновый, а кожаный, с аккуратными дольками по окружности.
Я положил его на стол и залюбовался, как любуются настоящим произведением искусства. Сердце учащенно билось. Перевел взгляд на отца — вижу: улыбается, доволен произведенным эффектом. А мать, сложив руки на груди, тоже не может скрыть радости.
Но оказалось, что меня ждало еще большее счастье: рядом с мячом отец поставил на стол и новенькие бутсы. Сверкающие!.. На шипах!.. С твердыми носами!..
Оказывается, эти бутсы отец заказал для меня у бывшего футболиста В. Пуховского, славящегося в Одессе своим сапожным мастерством. Бутсы от Пуховского — это фирма! С ними я не мог расстаться. Клал их на ночь под подушку, так и спал. Даже в школу стал надевать. Шел по улице и, словно к музыке, прислушивался к цоканию шипов по асфальту… Было неудобно, зато все видели — у меня настоящие бутсы!
Они служили мне долго-долго. Доносил, как говорится, до дыр.
С мячом вышло похуже. Конечно же, я дал его в общее пользование. Старел он быстро. Однажды, когда я болел, ребята попросили мяч.
Возвратились они уже под вечер. Впереди всех ступал Сережа Михайлов. Ни слова не говоря, он с виноватым лицом протянул мне мяч. Мой красавец лопнул пополам!
Я обмер. Смотрел и не понимал, как могло случиться такое несчастье. Гордость не позволила мне ничем выдать своего отчаяния. Только кивнул: ладно, мол, чего уж… Ребята еще потоптались у дверей и тихо ушли. Тогда только я дал волю своим чувствам — чуть не всю ночь проплакал.
Конечно, мяч мы зашили, страшная дыра в нем исчезла, но он был уже непоправимо испорчен. Мы долго еще пользовались им — зашивали новые дыры, латали.
Шло время. Отец стал чаще заговаривать со мной о футболе. И я понял, что он не прочь увидать меня настоящим футболистом…
Моя мама, Мария Николаевна, относилась к футболу несколько иначе. Она его, мягко выражаясь, не любила. Чем он только не огорчал ее?! Из-за него я пропадал из дому на долгие часы. Футбол выматывал из меня все силы, и я был худым, как щепка. А какая мать может с этим мириться! Наконец, обувь!
Мы жили не в очень большом достатке. Покупка ботинок одному из трех детей — событие. Утром я их надеваю, мать радуется и гордится тем, что решила одну проблему, а вечером хватается за голову: стою я перед ней, опустив глаза, и печально смотрят на нее ободранные носки совсем новой обуви.
Нет, она не ругает меня. Но сколько в ее взгляде укоризны! Я в. такие минуты чувствую себя преступником. Но от футбола отказаться не могу.
…Мне было десять лет, когда один из моих товарищей сказал:
— «Торпедо» набирает игроков. Может, запишемся?
Действительно, почему такая идея до сих пор не приходила нам в голову?
Просто казалось невероятным, что нас могут взять в какую-то команду. Пусть даже детскую, но настоящую. Я был уверен, что ничего не умею, что мой удел просто так гонять мяч. А после предложения товарища мысль о настоящей игре под руководством тренера не давала покоя. В самом деле, а чем я хуже других? Почему бы не попытать счастья?
Однако прошло еще довольно много времени, пока я отважился отправиться на стадион «Продмаш», где тренировались детские команды.
На стадионе я оробел. Что за чудо — площадки для волейбола,, баскетбола, гандбола… Занимайся чем хочешь!
Было такое впечатление, будто я попал в спортивное царство. Но самое главное — я увидел совсем близко от себя известного в Одессе футболиста СКА Валентина Блиндера. Он считался «звездой», и как-то не верилось, что такой знаменитый игрок может тренировать на «Продмаше» детскую команду.
Я подошел к нему, едва дыша от страха, назвался, сказал, что хочу играть.
Блиндер критически оглядел мою неказистую фигуру и покачал головой.
Я опустил глаза. Помню, боялся поднять их на тренера, предвидя приговор. И не было сил сдвинуться с места.
Вдруг слышу нечто такое, от чего остановилось дыхание:
— Ладно, приходи. Только маме скажи — пусть не жалеет каши.
Стоит ли говорить, что счастливее меня в этот миг не было никого. Ведь я не просто становился членом настоящей команды. Я буду тренироваться у самого Валентина Блиндера!
Я шел домой как в бреду. Чтобы вы могли лучше понять мое состояние, должен заметить, что Валентин Блиндер был одним из немногих кумиров одесских болельщиков. Невысокого роста, крепкого сложения, он играл в команде мастеров на краю, отличался быстрым бегом, выполнял головоломные финты. Я искренне верил, что лучше него нет на свете «крайка» и что, если я когда-нибудь смогу сыграть так, как он, то большего и желать нечего.
Теперь я уже знаю, что, наверное, самое скверное в футболе — подражательство. Очень хорошо, когда ты можешь правильно, по достоинству оценить мастерство того или иного игрока. Но очень плохо, если ты пытаешься копировать его. Самобытность — вот вершина классности.
В детстве я, разумеется, ни о чем подобном не догадывался. Экономя по гривеннику на школьных завтраках и собирая деньги для покупки билета на матч, я жил предвкушением радости свидания с Валентином Блиндером, а потом, застыв на трибуне, не мог оторвать от него глаз. Теперь он был моим тренером.
Ночью не мог сомкнуть глаз. Все думал и думал: как мне повезло и как, наверное, еще тяжелее станет в школе; как мне научиться выполнять любимые блиндеровские приемы; и о том, что действительно надо окрепнуть. Я мысленно дал себе слово, что сверх общих занятий буду самостоятельно бегать кроссы, плавать, поднимать тяжести, больше есть… И буду выполнять каждое указание тренера, чтобы он никогда не сердился на меня.
Словом, это была ночь больших мечтаний.
Утро я встретил на холодных досках пирса. Небо еще только серело, и лишь на самом его краю едва прорезалась алая полоска. Спали чайки. Спал весь берег. Даже море как-то сонно, нехотя, накатывало серую неласковую волну.
Обхватив плечи руками, я подпрыгивал на месте, старался хоть немного разогреться перед прыжком в воду. Конечно, можно было обойтись и без этого. Однако я дал себе слово закаляться и не хотел с первых же шагов нарушать его.
Наконец, собравшись с силами, я прыгнул вниз. Вода обожгла меня холодом. Но я был доволен тем, что проявил характер, не струсил, выполнил задуманное. Потом я побежал вдоль берега, шлепая босыми ногами по воде и размахивая руками. Довольно быстро согрелся, и теперь уже каждый шаг был в радость.
Домой вернулся, когда родители уходили на работу. Еще с порога закричал:
— Каши!
Мать удивленно развела руками:
— На завтрак возьми картошку. Что еще за каша? Ты никогда ее не ел.
— Тренер велел! — крикнул я. — И побольше.
Отец все понял, улыбнулся:
— Завтра будет каша. Рисовая с молоком. А сегодня вот — горячая бульба. Поешь. С соленой скумбрийкой.
Я жадно набросился на еду. Мама не сводила с меня удивленных и встревоженных глаз. Для меня начиналась новая жизнь. Настоящая…
Вечером, когда на Пересыпи уже замирала жизнь и в окнах зажигался свет, я вновь отправился на пирс. Разогретый за длинный летний день воздух остывал медленно. Море казалось черным и грозным. Несмотря на это, я заставил себя прыгнуть в воду, уже не торопясь вынырнуть. Затем снова пустился бегать.
С того дня я занимался такими упражнениями постоянно. К концу лета я почувствовал, что стал сильнее, мог бегать без устали довольно долго. Словом, мои самостоятельные занятия не пропали даром.
Много удовольствия доставляли и тренировки. В. Блиндер считал, что тренироваться на песке полезно, поэтому мы часто ходили на берег. Конечно, было трудно, но сознание того, что следует выполнять поставленные перед нами тренером задания, умножало силы.
Со временем В. Блиндера сменил другой игрок СКА — Владимир Владимирович Михайлов.
Не знаю, каким я казался со стороны в сравнении с другими ребятами, но мне думалось, что выгляжу не хуже друзей. Много играл, много забивал, любил подыгрывать партнерам. И вот в конце концов мне сказали, что вместе с некоторыми своими сверстниками я приглашен на смотрины в «Черноморец».
Конечно, речь шла только о группе подготовки. Но какое это имело значение!
Тренировку проводил Всеволод Михайлович Мирошниченко. Я старался изо всех сил — очень хотелось понравиться. Тем страшнее, тем обиднее было то, что услышал после тренировки.
До меня долетели слова, сказанные Мирошниченко:
— Нет, — кивнул он в мою сторону, — этот играть не будет. Слишком слаб. Ничего не выйдет…
«Никогда, никогда не приду больше сюда, — клялся я себе по дороге домой, которая казалась бесконечной, — но я им докажу, обязательно докажу…»
Детское самолюбие особенно чувствительно, и радость, и беду оно преувеличивает чрезмерно.
С этой минуты, казалось, «Черноморец» перестал для меня существовать.
Затем, спустя какое-то время, спокойно поразмыслив, я решил, что Всеволод Михайлович, наверное, все же прав: не вышел я ростом, не смотрюсь. Тренеры любят высоких, сильных ребят. И, возможно, не следует так уж строго судить Мирошниченко.
Я не знал, как можно ускорить рост, но делал все возможное, чтобы помочь делу: съедал огромное количество яблок, повисал на турнике, чтобы «растянуться», много плавал. Скорее всего все мои ухищрения носили наивный характер. Но я и в самом деле подрос! Однако до полной победы было еще далеко.
Наконец наступил день, который сыграл значительную, если не решающую, роль в моей спортивной судьбе. Команда, за которую я выступал, играла на первенство города с юношами «Черноморца». С момента моего фиаско прошло уже много времени. Обида почти улеглась, но поражения своего я не забыл. И по мере того, как приближалось начало встречи, чувствовал, что во мне нарастает злость. Позже, будучи уже взрослым футболистом, я научился по такому нервному состоянию понимать, что в данный день, в данной встрече сыграю хорошо.
Так случилось и в том матче.
Мы играли на стадионе завода «Продмаш». Я чувствовал, что действую правильно, что у меня все получается. Это еще больше подняло настроение. А оно для футболиста имеет огромное значение. Не ладится игра — хоть плачь! Пошло дело — все поет внутри.
В матче против «Черноморца» хотел сыграть как можно результативней, хотел обязательно забить хотя бы один мяч. И чувствовал — забью! Но для этого нужно было пробиться сквозь строй защитников: у меня еще не хватало сил провести гол с дальней позиции. Следовало применять хитроумные финты, четко взаимодействовать с товарищами.
Это у меня получалось. И вот я забиваю первый гол, потом второй…
Матч мы выиграли, и когда, возбужденные, веселые, переодевались в маленькой комнатушке, кто-то сказал:
— Буряк, на выход!
На скамеечке у поля я увидел Матвея Леонтьевича Черкасского — человека, которого знает вся спортивная Одесса. Прежде он играл в «Черноморце», а теперь был одним из его наставников.
— Вот что, — сказал он улыбаясь, — ты мне только правду скажи: всегда столько забиваешь?
Я пожал плечами.
— Ну ладно. А если мы тебя возьмем в «Черноморец», будешь столько забивать? Понимаешь, нам очень нужны голы.
От растерянности я не знал, что и отвечать.
Черкасский поднялся, подошел ко мне и, положив руку на плечо, сказал:
— Если серьезно, то приходи на тренировку наших дублеров. Посмотрим, что ты можешь. Тебе сколько лет?
— Будет пятнадцать.
— М-да, негусто. Ладно, посмотрим!
Не знаю, был ли я когда-нибудь счастливее. Говорить не мог, только улыбался. Теплый, солнечный день… Дурманящий воздух стадиона… Победа… И приглашение в «Черноморец»!
Было так хорошо, так здорово!.. Я помчался домой. Не терпелось поделиться радостью с родными. Мне казалось, что я ползу как черепаха. Хотя на самом деле летел со всех ног. Интересно, что скажет отец, как он прореагирует на новость!.. А я ему отвечу:
— Вот, это все твои бутсы!..
Переступив порог нашей квартиры, я замер на месте.
Не двигаясь, будто застыв на стуле, молча плакала мать. Ее тело как-то странно обмякло.
Сурово посмотрела на меня Люба.
На диване сжалась в комок Света.
— Что?! — услышал я свой хриплый голос.
— Ленечка, — тихо ответила мать. — Папа умер…
Показалось, что меня сильно ударили в грудь, я зашатался.
Я знал, что отец тяжело болен…
…Однажды на заводе случилась авария. Срочно вызвали отца. Он проработал всю ночь, стоя по пояс в холодной воде. И заболел воспалением легких. Но мне и в голову не приходило, что его жизни угрожает опасность. И вот его нет. А он ведь еще так молод, всего сорок восемь!..
Ничего не сказав, я вышел на улицу. Побрел к морю… на пирс… В голове пульсировала одна мысль: «Не успел… уже никогда не узнает… А так, наверное, обрадовался бы… Не дожил, не дожил…»
Положив голову на поджатые колени, я долго сидел на сырой доске, убитый горем. Мне казалось, все остановилось, все замерло. А вокруг все так же сверкал солнечный день, носились над водой чайки, загорали отдыхающие…
Дома я обнял мать, прижался к ней и тихо сказал:
— Я никогда не оставлю тебя… Буду во всем помогать…
Через неделю я отправился на свою первую тренировку в «Черноморец». Основной состав был в это время в Ливане. Занятия проводил Черкасский. Он был серьезен и неразговорчив. Только коротко бросил:
— Раздевайся… Надо работать.
Поначалу мне казалось, что сам факт приглашения тренироваться с дублирующим составом уже является гарантией того, что я принят в коллектив. И как ни велико было мое горе, все же такая мысль в какой-то степени смягчала его: вот, дескать, получается так, как хотелось моему отцу, я осуществлю его желание…
Вместе со мной в дубль пришли еще трое юношей. Очевидно, они в душе торжествовали так же, как и я. Однако я заметил, что тренер почти не занимается с ними. А спустя несколько дней этим ребятам пришлось проститься со своей мечтой.
Я испугался: не ждет ли и меня такая участь? Может быть, Матвей Леонтьевич только делает вид, что интересуется мной?
Я стал стараться, чтобы он видел, как я хочу достигнуть большего, как стремлюсь в команду. Я и без того был худой, а теперь меня и вовсе подтянуло.
Тренировки в «Черноморце» были тяжелые: бег, акробатика, гимнастика… Это помимо работы с мячом. К концу занятий валишься на лавку без сил и хочется отдохнуть хоть несколько минут, чтобы прийти в себя. Даже аппетит пропадал. Глядя на меня, Матвей Леонтьевич посмеивался:
— Это тебе не Пересыпь! Это — команда мастеров. Ну, ладно, не робей: если до утра доживешь — завтра легче будет.
Он невысок, довольно плотен. Почти всегда на его лице улыбка. Добрая, очень симпатичная. В глазах — хитрые огоньки. Не поймешь сразу, когда Матвей Леонтьевич шутит, когда говорит серьезно.
Я не раз слышал от старших товарищей о том, как он играл. Своими обманными движениями Черкасский приводил защитников противника в ярость, а одесских болельщиков — в восторг.
С трибун то и дело неслось:
— Матвей, чтоб ты был здоров!
— Красавец!
— Матюша, давай бразильский вариант!
Он не отличался высокой скоростью, но мысль его работала четко и быстро. И не зря он любил повторять: «Думать надо!»
Матвей Леонтьевич Черкасский предан футболу беззаветно. Не было такого вопроса в быту команды, который он не решал бы с удовольствием и в срок. Оптимизм — его отличительная черта. Его многие знают, у него сотни друзей. Я был рад, что попал под его начало.
Однако понимал, что моя судьба целиком зависела от старшего тренера команды — Сергея Иосифовича Шапошникова.
Наконец вернулись игроки основного состава. Одни имена чего стоили — Василий Москаленко, Виталий Сыромятников, Стефан Решко, Виктор Зубков, Александр Ярчук, Иштван Секеч, Виктор Прокопенко!..
Стефан Решко!.. Смуглый, красивый, гибкий — защитник, которого не каждому дано обыграть. Мог ли я совсем недавно думать, что окажусь с ним в одной команде?
Виктор Зубков — высокий, плотный и в то же время очень подвижный. Зная, что за твоей спиной такой защитник, можно не беспокоиться о тыле.
А Василий Москаленко! Центр нападения, капитан команды, неистовый форвард. У него скуластое лицо с крупными чертами — властное, решительное, но каким-то образом так получается, что даже после острых футбольных стычек пробор на его голове остается таким, будто человек только что причесался. Приятно, когда элегантность никогда не изменяет футболисту. Василий Москаленко — кумир одесских болельщиков, за ним обычно плетется по улицам целый хвост почитателей, и я тоже, случалось, брел за ним после матча, издали любуясь этим мощным, уверенным в себе парнем.
А теперь он стоит рядом, удивленно смотрит на меня и спрашивает так, словно мы знакомы уже не первый год:
— Ты кто — новенький?
Я пожимаю плечами, дескать, сам еще не знаю.
— А ты будь посмелее, — говорит капитан. — Футбол любит смелых.
И я киваю, мол, буду.
И вот уже идет тренировочный матч дублеров против основного состава. Ведет его Сергей Иосифович Шапошников, на которого я боюсь даже поднять глаза: в его руках моя судьба. Как тут не робеть!
Когда мы уже разминались, я успокоился. В самом деле, почему я должен трястись от страха? Я буду играть так, как умею. Понравлюсь — очень хорошо, нет — значит нет! И ничего не потеряю, потому что еще ничего не приобрел: ни имени, ни места в команде, ни веры в себя. К черту страх, прав Москаленко — смело вперед!
Мы играли в Отраде, на гаревом, довольно неважном поле. Накануне прошел дождь, и в центре поля отсвечивала на солнце лужа.
Началась игра. Я сразу почувствовал, что мне придется туго: не те скорости, не тот ритм… Хватило бы сил на весь матч!
Однако постепенно втянулся. Не столько потому, что оказался лучше подготовленным физически, чем предполагал, а потому, что ни о чем другом, кроме игры, не думал. Все сомнения отступили. Я их попросту выбросил из головы, играл, как мог, делал, что умел.
Игра захватила не только меня: другие дублеры тоже старались изо всех сил.
И вот во втором тайме, когда силы уже начали заметно убывать, мяч шлепнулся в лужу, а я был к ней ближе других. Можно было, конечно, отбросить мяч куда-нибудь в сторону, партнеру. Но вместо этого, будто кто-то подсказал мне такое решение, я носком бутса подбросил мяч вверх, принял его на бедро, а затем нанес сильный удар по воротам.
До них было метров 30. Я видел, как вратарь метнулся в сторону левой «девятки», и понял, что он не дотянется до мяча. Гол? К сожалению, мяч угодил в стойку…
Жаль, конечно, но и без гола эпизод получился красивым.
После матча Сергей Иосифович подозвал меня к себе. Мы уселись в сторонке на скамейке.
— Ну, рассказывай о себе.
Шапошников из тех людей, внешность которых запоминается надолго. Светлые волнистые волосы, в которых уже начала пробиваться седина, зачесаны назад. Лицо красивое, как два озерца, выделяются светло-голубые глаза.
— Что же ты молчишь?
— Не знаю, что вас интересует, — отвечаю негромко.
— Разумеется, прежде всего, футбол. Это моя работа. Но хороший футбол делают люди. Стало быть, я хочу знать, с каким человеком имею дело. Расскажи о своей семье, о школе, как учишься, с кем дружишь, кто твои товарищи и чем они увлекаются. Расскажи, что читаешь, что тебе милее. Расскажи, любишь ли музыку, театр, кино… Словом, все-все.
И я стал говорить. Шапошников не перебивал, слушал внимательно и лишь иногда бросал на меня взгляд, в котором светилось тепло. Я вообще не особенно разговорчив, а тут будто открыли шлюз — говорил и говорил, потому что Сергей Иосифович своим сочувственным молчанием как бы подталкивал меня.
— Вот что, — сказал он, — мы с тобой договоримся так: будем советоваться по всем важным вопросам. Их будет немало. Если захочешь, обращайся ко мне в любое время по любому случаю… Это на будущее. А теперь чисто футбольный вопрос: как это у тебя лучился такой замечательный трюк в луже?
— Случайно…
— То есть как это — случайно?
— Я видел, надо бить по воротам, очень удобная позиция. Но с места я бы не добил — далеко. Надо было с лета. Тогда я поднял носком мяч.
Шапошников расхохотался.
— Ох-ох, случайно!.. А я-то подумал: новый Пеле родился… Ох…
Я испугался, что сболтнул лишнее и что теперь меня отчислят.
Но нет, старший тренер успокоился и вернулся к разговору:
— Сколько тебе лет?
— В июле будет пятнадцать…
— Значит, нет еще паспорта… Плохо это, совсем плохо…
— Может, вместо паспорта метрику принести?..
— Зачем?
…Метрика однажды уже выручила меня. Когда я собирался записаться в детскую футбольную группу «Торпедо», товарищи предупредили, что туда набирают мальчишек пятьдесят второго года рождения и требуют при этом свидетельство из ЗАГСа. Я немедленно произвел в метрике хирургическую операцию: цифру «3» стер и на ее место вписал «2». Не обратил при этом внимания, что цвет чернил не совпадал и что на следующей строчке прописью было засвидетельствовано: родился, мол, в «тысяча девятьсот пятьдесят третьем».
Ну, конечно, тренер сразу обнаружил подлог. Он спросил:
— Очень хочется играть?..
Я с жаром ответил:
— Очень… Очень!
Я понимал, что попал впросак и что теперь беды не миновать. Однако, помолчав, тренер произнес:
— Ты поступил скверно… Но я тебя возьму. Ты больше никогда так не делай.
— Зачем? — спрашивает меня Сергей Иосифович.
— Нет, это я так… Метрика моя испорчена… Я сам переделал год рождения… Хотел быть старше…
Тренер притянул меня за плечи:
— Молодец, что сам сказал. Ладно, что-нибудь придумаем. Поедешь с нами…
«Поедешь!..» Но когда, куда? Я спросил. Шапошников удивился:
— Как это куда? Я думал, тебе уже сказали. В Болгарию. На весенний сбор «Черноморца». Завтра возьмешь… Нет, лучше сразу сегодня — письмо в школу, чтобы тебе разрешили. Иди к Матвею Леонтьевичу, оформляй…
Я в «Черноморце»!.. Я еду с командой в Болгарию!.. Невероятно, невозможно!.. Но мне же сказал об этом сам старший тренер!.. Он ведь взрослый человек, он не станет разыгрывать!.. Значит, правда!.. Значит, это не сон!..
Радость распирала меня, в душе бушевала буря. Что скажут в школе, что подумают мои товарищи, когда я им расскажу о таком невероятном событии!.. Что скажет мама, отпустит ли меня?.. Если отпустит, то даст ли немного денег, чтобы хоть брюки обновить?..
Я был настолько возбужден, что не догадался сесть в трамвай, пустился из Отрады бегом. Кто знает Одессу, тому понятно — до Пересыпи километров пятнадцать, не меньше. Но я бежал по улицам, ничего не замечая, только прохожие шарахались. Бежал и размахивал хозяйственной сумкой, в которой носил свой нехитрый спортивный скарб.
Вот уже остался позади парк культуры имени Т. Г. Шевченко, вот уже я сбежал в пассажирский порт и миновал таможню, вот уже и морской вокзал позади…
Пробегаю под аркой, с которой начинается Пересыпь… Уже гудят ноги и в груди какая-то неприятная сухость… Но ликование не дает мне остановиться. Энергия, клокочущая в теле, жаждет вырваться на волю, и я не прекращаю свой марафон, оставляю позади одну за другой улицы своего района.
Мать, узнав новость, сказала:
— Ну, о чем говорить, Ленечка! Ты знаешь, я не люблю твой футбол. Но если у тебя так сложилось, то разве я могу быть против? И штаны мы тебе справим новые, завтра же, и все остальное, что полагается. Поезжай, поезжай, мой мальчик!
Не было возражений и в школе.
В общем, все уладилось наилучшим образом: можно сказать даже, что среди знакомых, родных и друзей я стал чуть ли не героем Пересыпи. До сих пор мало кто из ребят района становился игроком команды мастеров, да еще такой любимой в городе, как «Черноморец».
С чувством бурной радости и самых смелых надежд я и отправился в свое первое плавание по Черному морю вместе с командой, лучше которой, как мне казалось, нет на земле. Я, разумеется, не знал, что путь в нее предстоит еще долгий-долгий…
* * *
В Варне, куда прибыл «Черноморец», нас поселили на… танкере. Жили мы в каютах плавсостава, было это очень необычно — тесновато, за бортом вода, корабль все время покачивает, и если закрыть глаза, то можно очень легко представить, что плывешь в заморские страны, где ждут тебя разные чудеса!..
И вдруг — как гром с ясного неба!
— Становись на весы, — сказал Сергей Иосифович.
Разумеется, я не заставил дважды себя просить. Увы, результат был плачевный — лишь 47 килограммов.
— Значит, так, — объявил свое решение старший тренер, — пока не будет 53, к мячу не подходи.
Но как, как набрать еще шесть килограммов?
Однако деваться некуда: и я стал уплетать за обе щеки — по два первых и вторых, много хлеба. Представить только: команда отправляется на стадион, начинается настоящая работа, а я — в сторонке, мое дело питание. Проклинал все на свете!
Много занимался штангой, тянул эспандеры… Словом, почти весь сбор был занят чем угодно, только не мячом.
Но вот еще одна проверка веса, и Сергей Иосифович безнадежно махнул рукой:
— Не то, конечно, ну уж ладно.
С этого дня все переменилось: я стал тренироваться вместе со всеми по общему плану, никаких исключений для меня не делали. И по всему чувствовалось: если я еще не в основной команде, дублер, то уж в «Черноморце» наверняка.
Однако было нелегко. Я изо всех сил старался выполнять задания тренеров. Но после каждой тренировки чувствовал себя разбитым, крайне утомленным. И был даже такой момент, когда подумал: а в силах ли я вынести такие нагрузки долго, не лучше ли отказаться от футбола, пока не поздно? Но наступал новый день, и сомнения исчезали.
На протяжении многих лет в методике подготовки футболистов господствовал принцип «от простого — к сложному». Вроде бы логично, ничего не возразишь. В самом деле, как научить игрока сложному техническому приему, если он не овладел более простым? Здесь можно привести аналогию с общеобразовательной школой; там сперва учат таблицу умножения, а уж позже переходят к алгебре и другим разделам математики.
Но вот с некоторых пор программа в средних школах изменилась, стала более современной. Сейчас уже в начальных классах ученики имеют дело с иксами и игреками, решают уравнения с неизвестными. Малыши, как выяснилось, легко усваивали то, что их предшественникам было под силу в пятых-седьмых классах.
Так почему не применить такой же принцип и в футболе? Почему не ставить перед юными, начинающими игроками сложные задачи?
На эту тему смело выступил в прессе старший тренер Киевской детско-юношеской школы олимпийского резерва спортивного общества «Динамо» Анатолий Бышовец. Он рассказывал, что именно в таком стиле работает футбольная динамовская школа, что перед ребятами сразу ставят задачи по освоению сложных элементов техники. Анатолий Бышовец, сам в прошлом прославленный спортсмен, отлично понимает, что для футболиста очень важно как можно раньше освоить сложную программу и тем ускорить свое становление как мастера.
Я в принципе шел вперед тем же путем. Может быть, именно поэтому так рано, примерно в семнадцать лет, дебютировал в основном составе «Черноморца».
Но еще до этого, когда был дублером и мы принимали московское «Торпедо», мне, новичку, пришлось играть против самого Валерия Воронина, поправлявшегося после операции. Я говорю «самого» потому, что в то время не было для меня авторитетней игрока. Валерий Воронин остался для меня образцом полузащитника.
А тут пришлось его «держать». Каждому, конечно, ясно, что такая задача для молодого футболиста более чем серьезна. Но и отступать тоже не годилось. В конце концов, коль мне доверили, значит, считают, что могу справиться.
И вот стараюсь изо всех сил, внутренне страшась мысли, что Воронин сделает из меня посмешище…
А он улыбается по-доброму.
— Молодец, хорошо играешь!..
Став взрослым и опытным футболистом, я понял, что для истинного спортсмена, помимо личных, клубных интересов, существует еще просто футбол, сама игра, и хочется, чтобы она выглядела привлекательнее, тоньше. Именно так относился к ней Воронин.
* * *
Вечером, вернувшись домой, я до полуночи с восторгом рассказывал своим товарищам о том, как познакомился с Ворониным, как он похвалил меня, как давал советы, и еще о том, что, будучи одним из самых известных футболистов в стране, лидером «Торпедо», ни на кого из партнеров не повышал голоса, никого не ругал. К тому времени я уже не раз видел, как некоторые другие футболисты порой на поле разве что не дерутся из-за того, что кто-то не туда отдал пас, вовремя не подстраховал.
Я решил, кроме командных тренировок, заниматься еще и индивидуально, стал регулярно бегать кроссы.
В свои туфли я вложил металлические пластинки — для тяжести, чтобы накачивались ноги. Трудно было поначалу приспособиться, но постепенно я перестал их замечать.
Убежден, что эти вкладыши принесли большую пользу. Во-первых, когда вынимал пластинки, было такое чувство, словно могу взлететь, приходила необыкновенная легкость. Но главное в другом: ноги становились сильнее день ото дня, вместе с этим — и удар. Не раз приходилось слышать, что не может быть такого удара, как у меня, у 16-летнего юноши. Но он был, и я чувствовал, как в нем прибавляется мощь.
В тот день дубль «Черноморца» принимал «Арарат». Вдруг я увидел, что мяч летит на свободное место и что быстрее меня до него никто не добежит. Через секунду-другую был уже возле мяча. Но до ворот далеко — метров 30, не меньше. Бить или не бить?
Решил: ударю! И вот мяч пересек это солидное расстояние и мимо вытянутых рук вратаря влетел в верхний угол ворот.
Это был мой первый гол в «Черноморце», и я, конечно, его запомнил.
Вообще первый гол в жизни футболиста — это как подарок ко дню рождения. Думаю, меня поймут многие. Но этот гол был для меня особенным еще и потому, что он был забит издали! Следовательно, хватило сил, не изменила смелость, сыграла свою роль решительность.
Мы привыкли, к сожалению, к тому, что нападающие и полузащитники даже в удобных для атаки чужих ворот положениях медлят, не берут на себя смелость нанести завершающий удар. Теряется время, а с ним и возможность поразить цель. Именно поэтому я гордился своим первенцем. Позже на моем счету появится еще много голов, но тот, повторяю, особый.
Вскоре я был приглашен в юношескую сборную республики и отправился на соревнования в Симферополь.
Тут я впервые увидел киевских динамовцев Олега Блохина, Валерия Зуева, Александра Дамина.
Постепенно выяснилось, что мои новые знакомые самые обыкновенные ребята, они ничуть не кичились тем, что уже «сборники». Сошлись мы быстро.
Валерий Зуев поражал необыкновенной решительностью на поле. И впоследствии, уже в зрелом спортивном возрасте, он сохранил эту черту. О нем неизменно говорили: смелый, настоящий боец. Впрочем, доставалось ему изрядно, ни одно столкновение на футбольном поле не проходит бесследно. Даже тогда, когда вроде бы все обошлось благополучно и ты легко вскочил на ноги, чтобы бежать дальше, все равно на тебе уже осталась одна «зарубочка». Когда их станет побольше, они обязательно о себе напомнят. Так было и с Зуевым. Он много натерпелся, не раз получал серьезные травмы.
Александр Дамин — невысокий, крепко скроенный парень, выделялся универсальными спортивными задатками: мог быть хавбеком, мог стать в защиту, а мог и в нападении сыграть. Помню, именно это мне понравилось. Хотя бы уже потому, что я не был склонен к жесткой силовой борьбе, а Саша отважно брался за любое дело на поле. Вполне закономерно, что для Александра Дамина вскоре нашлось место и в основном составе киевского «Динамо». А это говорит уже само за себя.
Однако наибольшее впечатление произвела на меня игра Олега Блохина. Высокий юноша со светлой челкой передвигался по полю неторопливо, этак вразвалочку. Но вот перед ним мяч, и он тотчас взрывается. Сколько раз позже эта удивительная способность мгновенно включать чуть ли не реактивную скорость и убегать от соперников восхищала любителей футбола многих стран и принесла Олегу славу одного из сильнейших форвардов Европы.
Я понял, что мне повезло с новыми партнерами. У них было чему поучиться.
Обыграв в финале турнира сборную Российской Федерации, мы стали победителями и разъехались по домам в отличном настроении.
В Одессе меня ожидало знакомство со старшим тренером юношеской сборной СССР Евгением Ивановичем Лядиным.
Он подробно расспросил о семье, о товарищах, о том, как я понимаю свою задачу на поле, попросил рассказать о школе, учебе, словом, прощупал меня со всех сторон. И как многие до него, вздохнул:
— Ну и худой же ты! Тебе бы еще хоть немного массы.
Затем меня отпустили, и я долго ходил по парку имени Т. Г. Шевченко. Взволнованный (неспроста же Лядин интересовался всеми моими делами), я вернулся домой поздно вечером.
На следующий день на тренировке Сергей Иосифович Шапошников подозвал меня к себе. Он улыбнулся и сказал:
— Товарищ Буряк, поздравляю вас: отныне вы игрок юношеской сборной Советского Союза.
Помолчал и добавил:
— Надеюсь, за тебя краснеть не придется. Пусть все знают, какие ребята живут в Одессе!
Новость поразила Пересыпь: друзья, просто знакомые поздравляли меня на каждом шагу. Только мама вздыхала:
— Конечно, Ленечка, это приятно, но, наверное, там не легко.
Незаметно подошел срок отъезда в Очимчиру, где собиралась сборная команда страны, чтобы провести контрольные матчи. Впереди нас ждали игры первенства континента. Следовало подготовиться наилучшим образом.
Есть у футболистов в лексиконе такое словечко: «пахать». Похоже, что только там, на учебно-тренировочном сборе, в полной мере открылось мне его значение. Никогда еще не было так тяжело, никогда еще не уставал так сильно. Лишь теперь понял, что скрывается за коротким понятием «сборная». Тебе оказано огромное доверие, ты защищаешь спортивную честь всей страны, так будь любезен — потрудись как следует, сделай все, чтобы не подвести.
Я старался не отставать от других, а может быть, кое в чем даже опережать их. К вечеру, как говорится, буквально ползал. Впрочем, не лучше себя чувствовали и другие.
Единственная отрада — море. Мы отправлялись к нему вечером, сбрасывали пропотевшие тапочки, сидя на песке вытягивали натруженные ноги и не могли надышаться морским воздухом.
— У нас тоже море — Киевское, — вздыхал Блохин, — но ему далеко до этого… Вот если бы можно было приблизить Киев к Черному морю, не было бы на земле лучше города.
Киева я еще не видел, к сетованиям Олега прислушивался снисходительно: пусть он думает, что его Киев такой красавец. Я-то знаю, что самый замечательный город на земле — моя Одесса. Приморский бульвар с памятниками Дюку и Пушкину, пушка со старинного фрегата, памятник Воронцову на Соборной площади, Потемкинская лестница… А Французский бульвар, а Оперный театр, а старое здание биржи, где сейчас филармония, а бельгийские трамваи…
Кстати, о трамваях. Не знаю, эти старые открытые вагоны, по-моему, тогда сохранялись еще только в Одессе. Представляете, трамвай без боковых стенок, вместо которых ажурные решетки. Вы садитесь, и вам кажется, что просто плывете над землей, со всех сторон обдувает летящий с моря ветер, а летом это так приятно. Такие трамваи ходили при мне уже только по одному маршруту — на Большой Фонтан. Прокатиться туда и обратно, то есть до 14-й станции и назад, — одно блаженство. И я специально иной раз пересекал весь город, чтобы отправиться в такую доездку с Куликового поля.
Ладно, пусть Блохин восторгается своим городом, пусть в его речах звучат такие красивые слова, как Пуща, Ирпень, Заспа… Мне все равно: лучше Одессы нет города, и я никогда не покину ее, никогда…
Я чувствую, как море убаюкивает меня… кажется, что дремлю на берегу Лузановки… так хорошо!..
— Вставай, — будят меня ребята, — что ночью делать будешь?
И мы бредем в свои комнаты. А утром — все сначала. И так день за днем: тренировка — отдых — тренировка — отдых — матч — море…
А что думает обо мне старший тренер сборной? Евгений Иванович молчит. Хорошо это или плохо?.. Наверное, хорошо… А может быть, наоборот, не хочет меня огорчать преждевременно?..
Но когда пришло время подводить итоги, Лядин сказал, что я попал в основной состав команды. Теперь нам предстояло путешествие в Чехословакию на чемпионат Европы, а затем в Италию, в Сан-Ремо, где должен был состояться международный турнир юношеских сборных. В одной поездке повидать две страны — это ли не удача?
Дома меня собирали в путь всей семьей: стирали, гладили, мать купила две новенькие рубашки, положили в дорожную сумку даже галстук.
Разумеется, и в «Черноморце» мой отъезд вызвал живой интерес: как-никак я, игрок команды моряков, в сборной страны! Ничего, что она юношеская — все равно сборная!
Все это было в высшей степени приятно. А все-таки преследовала тревога: справимся ли мы, хватит ли у меня мастерства, чтобы не ударить лицом в грязь и выполнить то, чего ждут от меня тренеры и товарищи?
На первенстве в Чехословакии мы завоевали четвертое место, хотя больше всех забили и меньше всех пропустили мячей. А в Сан-Ремо стали победителями и получили золотые медали. Никогда прежде я не держал в руках такой высокой награды. Но, пожалуй, еще больше меня порадовал другой приз — лучшему полузащитнику турнира. Значит, я что-то действительно могу, чему-то научился. Олегу Блохину достался приз лучшего нападающего.
Прекрасно играли наши ребята. Анатолий Кожемякин, Анатолий Байдачный, Юрий Роменский, Валерий Зуев, Александр Дамин сделали все, что могли, для победы, и когда она пришла, все радовались ей с чистой совестью.
Хотелось скорей домой, поделиться со своими радостью.
Лишь одно омрачало настроение: в последней игре, когда мы встречались с «Интером», меня сильно ударили в спину. Врачи установили: травматический радикулит. В Одессе предстояло длительное лечение.
Наверное, с этого началась полоса неудач. Обычное дело в спорте: все вроде бы шло хорошо, жизнь тебе улыбалась, но в один день все переменилось. Такое впечатление, будто среди лета наступила осень, задул холодный ветер, небо заволокли тучи. Неуютно на земле, тоскливо.
А все потому, что наша команда, «Черноморец», была вынуждена покинуть высшую лигу. Какой тяжелый в нее путь и какой легкий, стремительный обратный!
Шапошников ходил мрачный и молчаливый. Я уже не раз видел, как он потихоньку, чтобы никто не заметил, клал в рот таблетку валидола, поглаживал левую часть груди. Да и все мы, игроки, были как в.воду опущенные.