1

1

По ипподрому объявили несколько торжественнее, чем обычно:

— Первое место заняла Декханка под седлом Александра Милашевского! Это его сто первая победа, и ему присвоено звание жокея второй категории. Поздравляем тебя, Саша!

Каждый раз, как бы ни мизерны были шансы, он выкладывался до конца, потому что скакать — не ремесло для него, хоть и получает он за это зарплату, а самая большая в жизни радость. А нынче он скакал с особенной страстью: давно ждал дня, когда округлится цифра его побед, надоело уж столько лет в ездоках ходить. И вот наконец вострубили трубы: жокей!

Как обычно, Саша провожал Виолетту в Железноводск. Она поздравила, не забыла, но как-то уж очень с прохладцей, дежурно.

— Спасибочко! — ответил ей Саша тоном совершенно неопределенным, таким, что можно было подумать, будто взял он это слово в иронические кавычки, но если бы Виолетта, осерчав, спросила: мол, ирония тут неуместна, чем ты недоволен? — он легко отрекся бы, уверил, что поблагодарил совершенно от чистого сердца.

Такие вот уж неравные отношения сложились у них: Саша всячески старался говорить в угоду ей, а она слушала и не слушала. Чтобы не чувствовала она себя с ним тягостно, Саша специально подкапливал в памяти разные анекдоты, случаи, наблюдения, могущие заинтересовать Виолетту. Этих заготовок хватало меньше чем на полпути, потому что она-то ничего не отвечала, только разрешала говорить. Саша, рассказывая, воспламенялся, но тут же и гас. Разговор скудел, переходил в молчание, которое было столь глухим и тягостным, что само свидание начинало казаться вовсе ненужным, будто бы случайным и зряшным. Саша сначала мучился этим, находил всяческие объяснения: погода плохая, Виолетта не в настроении, слишком много времени они бывают вместе… А той простой мысли, что стал он для нее скучен, не допускал — не потому, что был самонадеян, а из боязни убедиться, что это и впрямь так. И все еще верилось ему, что если только сумеет он стать половчее и понаходчивее в разговоре, то сразу же вернется все светло-радостное, бывшее у них в больнице и в первое время после нее.

Виолетта пыталась вникнуть в то, что говорил Саша, но как ни напрягала запоздалое внимание, все, что слышала, было ей совершенно неясным и ненужным, многочисленные подробности только утомляли ее. Когда за окном сквозь листву деревьев стали мелькать пристанционные постройки, она повеселела, однако старательно скрыла это от Саши.

На перроне их встретил дождь. Был он дружный, шумный и короткий — они совсем недолго простояли под навесом. Саше хотелось, чтобы дождь лил подольше, но и оттого, что он кончился, не огорчился, знал: Виолетта любит гулять в последождевую погоду. Однако нынче она почему-то не захотела идти пешком, потянула в автобус.

Возле дома Саша предпринял отчаянную попытку вдохнуть жизнь в окончательно оскудевший их разговор:

— Веточка, послушай, я прочитаю тебе стихи графа Алексея Константиновича Толстого «Тебя так любят все…».

— Я помню эти стихи.

— Значит, не надо? А я специально зубрил… — говорил Саша с улыбкой отчаяния, и эта улыбка, очевидно, разжалобила ее, она скользнула взглядом, с поддельной готовностью захотела слушать:

— Читай, читай!

Саша декламировал, радуясь, что помнит все без запинки, а она стояла вполоборота к нему и в задумчивости прикусывала верхнюю губу. Он не мог отвести взгляда, он читал чужие слова о чужой любви… А она снова стала томиться, она уж явно подумывала, как спровадить его. На ее счастье, снова пошел дождик, правда, теперь уже тихий и смирный. Она прикрылась ладошкой, как зонтиком, шагнула под навес:

— Ну, завтра утречком увидимся, я опять чуть свет.

— Веточка, а хочешь я четырехчасовым поездом приеду сюда тебя встречать? — воскликнул он в светлом восторге. Саша счастлив был, что придумал такое, а она:

— Ты долго думал? Час сюда, час обратно, а через две недели Дерби. Или ты не собираешься выигрывать?

Саша протянул к ней руку, она уклонилась — под его ладонью скользнули влажные мягкие волосы. Хлопнула дверь, Саша остался один.

Спрашивается: при чем здесь Дерби?

Ушла домой и представить себе не может, какие муки каждый раз переживает он, расставшись с ней. Каждый раз, когда едет он от нее в электричке, сердце сжимается, сворачивается пожухлым листком. Вот она, значит, какая — эта самая любовь. Тысячу раз слышал это слово, ни разу не задумывался, сейчас только ощутил его конкретный смысл.

Сколько же холода и отчуждения в этом слове — любовь!

Безжалостное и жестокое слово!

Нет, ну разве же в Дерби сейчас смысл жизни?

А она сказала вполне серьезно: «…не собираешься выигрывать?» Для уязвленной души страшны даже и самые мелкие уколы самолюбия. Он мог вылететь из седла на полном скаку и остаться невредимым, но слова «не собираешься выигрывать?» ранили душу.

Вот при чем тут Дерби! Надо, значит, выигрывать? На Одолене, да? Ведь она же отлично знает, что нет сейчас такой лошади, которая могла бы победить амировского Гарольда!

Правда, у Наркисова не хватает в руках силы удерживать этого жеребца, и Амиров намекал Саше, говорил, мол, отец не рассердится, если Саша одну скачку, хоть и самую главную, на чужой лошади выиграет, против своей конюшни пойдет. Саша инстинктивно почувствовал, что не имеет права руководствоваться своими желаниями, тем, что нравится и хочется, искал единственно верное решение. Таким решением был тогда отказ, Саша подал его в мягкой форме, сказал, что отец очень рассердится, разъярится даже. Это — тогда, а теперь… Да, безусловно, теперь можно сказать — нет, и это будет правдой, потому что шансов у Одоленя никаких. Отец все же, конечно, огорчится, но что делать? Ведь в ее вопросе, собирается ли он выигрывать Дерби, уловил Саша не только упрек, но и некую угрозу. И да, вот оно, спасение, единственное спасение: попроситься к Николаю Амировичу на Гарольда!

Еще и еще раз прикинув, как отнесется к этому отец, Саша окончательно заключил, что поступить так вправе. В самом деле: почему это должен он безропотно расплачиваться за ошибки и неудачи отца?

Сколь мучительно долго размышлял о своей жокейской судьбе Саша раньше, столь скор оказался сейчас в переходе от полного уныния к радужной обнадеженности: вот уж на Гарольде покажет он класс! Не хотел он сейчас, боялся разбираться в неудачах, ошибках, невезениях, бедах, горе. Он хотел знать только удачу, только победы и везения. Не потому лишь, что они были приятны, а потому, что были нужны, необходимы, могли помочь укрепить ему веру в себя, в свои силы, в свое будущее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.