«Лесники»
«Лесники»
На другой день в четыре утра выезжаем в сторону Лейпцига. Искать гарнизоны было не просто, особенно первый раз. Никаких тебе указателей и табличек.
Только характерные признаки – бетонная дорога, лес или лесополоса, серые и грязные хрущёвские четырёхэтажки – там жили офицеры.
Казармы были за заборами, а забор из-за леса не видать.
Вот поэтому всех русскоговорящих эмигрантов, которые продавали товар в гарнизонах, и называли – «лесники».
Сам товар тоже имел условную градацию.
Видеоаппаратура и аудиотехника назывались – «видео-шмидео» или «видики-шмидики».
Куртки и плащи из кожи-«можи».
Норковые и прочие волчьи шубы-«мубы».
Мелкий сыпучий товар назывался одним словом – «шняга».
Понятие было очень растяжимое – под «шнягой» имелись в виду и косметика, и газовые баллончики, патроны для газовых пистолетов, часы «Ориент», часы электронные «Семь мелодий» и многое другое.
Спортивные костюмы «Монтана» и «Адидас», кроссовки, джинсовые рубашки и куртки, джинсы, спортивные сумки – всё это называлось одним словом – «спортивка».
Отдельной и очень бомбовой позицией проходили турецкие свитера «Бойз» и «С орлом».
Качество всего этого товара было настолько хуёвое, что вся эта «шняга» и «шмидео» могло порваться, сломаться, просто развалиться в руках в любую минуту или секунду.
Хотя на телевизоры, видеокамеры и видеомагнитофоны мы давали гарантию – поскольку нам её давал продавец.
Постепенно мы освоились в Берлине, и Стецько посчитал более не нужным брать товар у Сухаря.
В городе оказалась масса других магазинов, которые тоже давали товар «на комиссию».
Все они были расположены в центре, район вокзала «Зоологический сад» и улицы имени философа Канта.
Магазины со «шмидео» принадлежали эмигрантам старой волны.
Цены там были дороже, и всё время пытались всучить поломанные камеры или телевизоры.
Владельцы были мерзкие рожи, уехавшие в конце шестидесятых годов, а сейчас, имея немного денег, перекупали всю эту технику и продавали «лесникам».
Все контейнеры с товаром «Сони», «Тошиба», «Панасоник» прибывали из Азии прямо в магазины, но не этим рожам, а самым настоящим неграм и азиатам.
Они первыми начали закупать всё это, заработали большие деньги, но неохотно давали товар «на комиссию», чем пользовались владельцы «русских» магазинов.
«Шнягой» и «спортивкой» торговали турки. Магазины были разбросаны по всему городу, но через месяц-другой мы хорошо ориентировались и находили их по характерным вывескам.
Там же, в огромных картонных коробках, можно было взять свитера «Бойз».
От сырости и дальней транспортировки они были спрессованные и затхлые, бесформенные и безразмерные.
Но тяга солдат и офицеров к свитеру «Бойз» была такой сильной, что на её фоне бледнеет даже либидо, описанное стариком Фрейдом.
Аксиома.
Большие полосатые китайские сумки пользовались огромным спросом в гарнизонах.
Все готовились к выводу войск, он проходил постепенно.
Паковались контейнеры на Родину, гнались в Россию всевозможные модели «Жигулей».
Китайская полосатая сумка, как символ торговли Западной группы войск, реяла гордым стягом над гарнизонами и казармами.
Конкуренция среди «лесников» была очень большой, цены ломали друг другу нещадно. Поэтому мы решили отказаться от дорогостоящих вложений и перешли на «шнягу» и «китайские» полки.
«Китайский» полк – это пехотный мотострелковый полк, состоящий из таджиков, узбеков, киргизов и других народов и народностей Средней Азии.
Раскосые, как китайцы. И такие же многочисленные.
Зарплата рядового составляла двадцать пять западногерманских марок. И выплачивалась раз в месяц, в строго определённое число.
Стецько после долгих пробегов по немецким автобанам и просёлочным дорогам уставал и банально мочил харю в автобусе, пока я торговал и вёл переговоры с командирами полков и начальниками гарнизонов.
Самое главное было заехать внутрь части. Командиру платились деньги, ворота открывались и вот уже мы одни, без всякой конкуренции.
Тут же, как из-под земли, вырастают многочисленные узбеки и таджики.
Это наши покупатели.
Дело сделано?
Ага.
Полдела, дорогой читатель…
Нужна охрана и организация всей этой толпы в несколько сотен, иначе сомнут и разнесут всё к ебеней матери.
Или просто спиздят.
К нашему приезду начальник финчасти полка, которому мы тоже платили, выдавал узбекам зарплату.
Именно в день нашего приезда, ни раньше, ни позже.
После этого договаривались с «муллой». Это был неформальный лидер среди солдат.
Как правило, старослужащий и религиозный человек, слушались его все узбеки беспрекословно.
Узнать, как его зовут, не составляло большого труда. После этого я брал его на отвод и в уважительной форме делал подарок – «мечта дембеля».
Кроссовки, спортивка, сумка, косметика и ещё газовый баллончик, и свитер «С орлом».
С «муллой» заключалось джентльменское соглашение – узбеки будут покупать всё, что он им скажет – без скандалов и пререканий.
Но и это не всё. Договаривались с начальником роты разведчиков, подарок – кожаная куртка.
Он давал нам в охрану человек десять здоровенных детин, узбеки их откровенно побаивались и не пытались воровать товар с прилавка.
Каждый солдат-разведчик тоже имел от нас подарок.
После этого начинался сам процесс торговли.
«Мулла» стоял рядом и молчаливо благословлял всё это действие, а Стецько забирал у каждого узбека двадцать пять марок и выдавал товар строго на эту сумму.
Причём, даже не спрашивая, нужно ему это или нет.
«Дембельский» набор от Стецько был примерно таким.
Свитер «Бойз», сумка дембельская спортивная, косметика, газовый баллончик.
Если узбек имел лишние деньги, то имел шанс получить, как бонус рубашку джинсовую «Ю Эс Арми».
Всё что не успевали украсть и спиздить в гарнизоне офицеры и прапорщики, крали особо одарённые узбеки.
Особенно те, кто имел доступ к складам горюче-смазочных материалов или продовольствия.
Неудивительно, что попадался узбек, который нёс в потном кулаке две – три сотни марок, и гордо бросив их на стол, говорил:
– Товарищ эмигрант – дайте записывающий видик, пожалуйста!
Не зная, как к нам обращаться, узбеки называли нас по советской привычке коротко и предельно ясно:
– Товарищ эмигрант.
«Мулла» молился про себя и благословлял солдат на покупку, ребята-славяне из разведроты ржали, глядя на торговлю, руководство полка считало наличку, полученную от нас ещё до начала торгов в гарнизоне.
Но не всё было гладко, некоторые бойцы противились – свитер «Бойз» оказывался мал, или наоборот, велик.
Тогда Стецько, отводил их за автобус и делал примерку.
Боец поднимал руки вверх, и в зависимости от того, мал или велик был свитер, Степан натягивал его вверх или приспускал вниз.
Довольный узбек с радостью соглашался:
– Вот теперь мой размер.
– Якши.
В процессе торговли мы выучили несколько десятков слов на восточных языках и во время примерок свитеров и проверки работы молний у сумок сыпались шутки и прибаутки на узбекском и таджикском.
Стецько балагурил:
– Андрей Усманалиев.
– Почётный шахтёр города Ангрена – по нечётным рыбу ловит.
Я выходил в центр прилавка и делал восточный поклон.
– Салам алейкум.
Солдаты обступали и спрашивали:
– Почему вы не говорю на родном языке?
Приходилось объяснять:
– Папа был русский, а мама узбечка.
– Всю жизнь жил в России и мне очень стыдно, что не знаю родного языка.
После этого продажа «шняги» и «спортивки» шла, как по маслу.
А по гарнизону мгновенно распространялся слух, что через месяц опять приедут эмигранты.
Один из них – наполовину узбек.
Чего не сделаешь в интересах «общака» и кем не станешь ради успешной торговли.
После окончания нас позвал в гости командир роты разведчиков.
У его жены было день рождения. Отказать было никак нельзя.
Как говорил товарищ Саахов:
– Кровная обида, понимаешь.
Стецько удалось отмазать.
– Парень за рулём – пить ему никак нельзя.
Разведчик меня понял, и отдуваться пришлось одному.
Если не пьёшь после торговли с военными:
– Значит ты не наш парень!
И даже деньги тут решали далеко не всё.
– Ты должен был быть «свой» – и точка!!!
И я шёл убивать печень. Пили исключительно водку «Смирнофф».
Она продавалась во всех „Военторгах“ всех частей и гарнизонов. Стоила очень дешево – всё было без налогов.
В нашем автобусе всегда стоял ящик «Смирноффской» – на двадцать четыре бутылки. Так, на всякий случай.
А случаев таких было вагон и маленькая тележка.
Поднимаюсь на последний этаж хрущёвки, офицерские дома прямо на территории части.
В руках у меня два пузыря водки и «трёхэтажная» косметика из Китая – подарок супруге старшего лейтенанта.
На косметике золотыми буквами выведено – «По лицензии США», и лишь внизу мелким шрифтом «Сделано в Китае».
Супруга очень рада и чмокает меня в щёчку.
За столом офицеры с жёнами, несколько вольнонаёмных. Многие меня знают.
Разведчик мой тёзка – тоже Андрей.
– Не смотрите, что Андрюха эмигрант, он вот такой парень! – и наливает мне «штрафную».
Стакан «Смирноффа» в двести пятьдесят граммов. Стакан гранёный, как в московских автоматах с газированной водой.
– Вот он, кусочек Родины!
Салат «оливье» в никелированных мисках разложен по углам стола.
Селёдка под шубой, просто сельдь – жирная и с икрой, с лучком.
Маринованные огурчики и помидорчики с перцем, которые дерут до самой жопы.
– Да под такую закусь можно выпить и ведро!
Андрюха методично подливает мне стакан за стаканом, я медленно, но уверенно пьянею.
Гости разгулялись, начинаются танцы.
– Твоя вишнёвая девятка… – доносится из новенького двухкассетника «Панасоник».
– Белый танец!
Кто-то падает под стол – прямо на колени чужой жене.
Пьяный муж без разбора лезет в драку с резвым «танцором», но и сам еле стоит на ногах.
– Люблю безобразия!!!
После очередного стакана разведчик предлагает:
– Давай мериться силой на руках!
Квадратно-гнездовой детина-каратель и я, худосочное лицо некоренной национальности.
– Угу, – а куда деваться?
Вот такой разнузданный армрестлинг.
Долго сопротивляюсь, но он тоже немало выпил и с трудом кладёт мою руку.
Пьяный майор, которого все уважают, смачно орёт:
– Победила дружба!
Наливаем ещё по сто, молока из селёдки подцеплена на вилочку – опаньки, и водка, которой уже некуда падать, всё-таки падает в низ живота.
К трём ночи гости начинают расходиться, хозяйка собирает мне в дорожку гостинцы для Стецько.
Тут и салатик, и рыбка, и селёдочка под шубой.
– Брат!
– Брат, дай я тебя обниму!!!
Мы душевно прощаемся с Андреем до следующего раза, и я спускаюсь вниз к автобусу.
Стецько спит в кузове, прикрывшись «мубой». Её взяли на комиссию у Сухаря и используем в качестве пуховой перины.
Бужу Степана, он начинает есть из баночек с большим аппетитом. Но ничего этого я не вижу, проваливаюсь в глубокий пьяный сон.
Мы продали весь товар, Стецько заводит автобус.
Едем в Берлин загрузиться шнягой – и снова в гарнизоны.
Покой нам только снится.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.