Восхитительная «Кумпарсита» Людмила Пахомова – Александр Горшков
Восхитительная «Кумпарсита»
Людмила Пахомова – Александр Горшков
Чемпионы зимних Олимпийских игр (1976, Инсбрук)
Л. Пахомова родилась 31 декабря 1946 года в Москве в семье военного: ее отец – Алексей Константинович (1912–1968) – был генералом, Героем Советского Союза, занимал должность заместителя председателя ЦК ДОСААФ, а мама – Людмила Ивановна (1924–1993) – работала врачом. Отец мечтал, чтобы его дочь стала парашютисткой, но мама была против – ее пугала перспектива всю жизнь бояться за жизнь дочери. В итоге именно она привела 7-летнюю Люду в секцию фигурного катания в детско-юношеской спортивной школе при Стадионе юных пионеров (СЮП) в Москве. Там Людмила пробовала себя как в парном катании, так и в одиночном, но везде долгое время считалась бесперспективной фигуристкой. В итоге ее родители решили забрать дочь из фигурного катания. Как вдруг в 1964 году на горизонте появился фигурист и тренер Виктор Рыжкин (р. 1937), который перешел в ЦСКА из «Динамо». Позже он вспоминал:
«Пахомовой не давалось все легко. У нее очень драматичная спортивная и человеческая судьба… Помню, как встретил в метро ее маму, Людмилу Ивановну, и она мне сказала: «Мы закончили, успехов в фигурном катании нет. Папа забирает Милочку в парашютный спорт». А отец ее, Алексей Константинович, был генералом, Героем Советского Союза, заместителем председателя ЦК ДОСААФ. В то время, будучи уже тренером сборной СССР, я решил вернуться на лед, чтобы взяться за новое дело в нашем фигурном катании – спортивные танцы на льду. И, конечно, я не забыл Милочку (ее не только родители, все так называли) – ее пластику, артистизм…»
Рыжкин убедил Пахомову перейти в спортивные танцы и стать его партнершей. Вот как об этом вспоминала сама Л. Пахомова:
«Я начинала как одиночница. Пробовала себя в парном катании. Танцы меня никогда не интересовали. Считалось, что это занятие для пожилых… А потом Виктор Иванович Рыжкин предложил мне кататься с ним в паре в танцах. Сейчас я понимаю, почему я согласилась с такой легкостью: я ничем не жертвовала, ни от чего не уходила. Фигурное катание мне нравилось, но путного ничего не получалось. Данные у меня были средние. На средних ролях я и пребывала. Пара наша с Селезневым, поначалу казавшаяся перспективной, развалилась, и меня не то перевели, не то «сплавили» к тренеру Кудрявцеву, занимавшемуся одиночниками. (Может, даже это устроили родители, мне не обо всем рассказывали.) Я не блистала и на этом поприще, хотя и была чемпионкой России. На какое-то время возвращалась в парное, заменяла травмированную партнершу Фарида Сафаргалеева. Раньше многие одновременно катались и в парном, и в одиночном… В общем, как-то не поспешая, я занималась фигурным катанием, и вот тут возникли танцы. Рыжкин внушал мне, что это очень интересно. А мне интересным казалось перейти в ЦСКА, тренироваться у Жука. Это было престижно. Но… Я стала партнершей своего бывшего тренера и занималась довольно рьяно – новая обстановка, новая цель, новый тренер. Выступали мы с Рыжкиным уверенно с самого начала. Хорошо ли, плохо – трудно сказать: конкуренции в то время не было почти никакой, не было, по существу, самого вида – спортивных танцев…»
В том же 1964 году Пахомова и Рыжкин отправились на свой первый чемпионат СССР, который проходил в Кирове. Причем поначалу их не хотели туда допускать, не видя в них перспективную пару. Но в итоге они туда поехали и произвели фурор – стали первыми чемпионами по спортивным танцам на льду. В следующем году они заняли 2-е место в чемпионате СССР, а на зимней Спартакиаде народов СССР в 1966 году (Киев) они вновь стали чемпионами.
Паралелльно спорту Пахомова успевала и учиться – в 1965 году она поступила на балетмейстерский факультет ГИТИСа. По ее же словам:
«Я думала, что, если я приобрету специальные знания, если я овладею балетмейстерской техникой, это научит меня быть разумным исполнителем, понимать, что и для чего надо делать. Я была фигуристкой, не хотела уходить в сторону от фигурного катания. Я хотела заниматься осознанно своим любимым делом. Такова была моя цель, какой она представлялась мне издалека. Не уверена, что я осмелилась бы поступать в ГИТИС, если б я знала как следует, что это за вуз, чем мне предстоит заниматься и какие моральные испытания меня там ожидают. Всю жизнь удивляюсь, как у меня хватило сил и терпения выдержать все это».
А вот как ее поступление описывает М. Ганичева: «В ГИТИС был огромный конкурс, но ее вообще не должны были принять, у нее не было специального хореографического образования, и ее не допустили к экзаменам. Тогда она пошла к начальству, добивалась, говорила, что фигуристка, что теперь фигурному катанию нужны специалисты с балетмейстерским образованием. Она смогла всех убедить, и ее приняли условно, ради эксперимента. К этому времени ГИТИС уже закончила Елена Чайковская и получила такую загадочную профессию, как «балетмейстер на льду». Но Чайковская пришла в институт уже взрослым, зрелым человеком, а Мила была еще совсем юной девочкой, семнадцатилетней вчерашней школьницей…
Это действительно было для нее тяжелое испытание. Она была здесь чужая, еще очень юная, ничего не понимавшая в искусстве классического танца. Тяжело, наверное, было и специалистам наблюдать за ней.
У преподавателя П. А. Пестова, который вел класс, судорогой сводило лицо и портилось настроение на целый день, когда он видел Пахомову в классе: «Пахомова, а у вас нет сейчас тренировки? Нет? А я так надеялся…» Он страдал как профессионал: «Пахомова, что это у вас за позиция? Вы не на льду!», «Пахомова, зачем вы руки раскрыли, как самолет…» Но чувство благодарности за серьезное отношение к ней и прежде всего за науку она сохранила на всю жизнь. «Я и тогда была и до сих пор преисполнена благодарности моим преподавателям за то, что они меня терпели, за то, что относились ко мне всерьез. Тот же Петр Антонович Пестов, который вел класс, какие муки он претерпевал из-за меня, и ради чего! Ну, может, чуть-чуть носок у меня развернулся за те шесть лет, что я к нему ходила. Допустим, для меня как для фигуристки это было и существенно. Но для него, специалиста, имеющего дело с профессиональными танцовщицами, глядеть на меня была пытка».
Она была самой младшей на курсе, следующий за ней студент – двадцати восьми лет. Это уже были профессионалы, которые знали наизусть множество партий, изучили партитуры классических балетов, все перетанцевали на сцене. Ей же просто не хватало опыта и профессионализма. «Что делать в таком окружении девочке, которая в лучшем случае видела кое-что из партера? Что было от меня ждать, когда надо было сочинять адажио для «Спящей красавицы» или для «Легенды о любви»? – писала она в воспоминаниях. – Меня спрашивали: «Мила, ты уже целовалась? Или еще нет?» Со мной обращались бережно, поручали произведения, более подходящие по возрасту, например «Дикая собака Динго» Дифа или «Юность» Чудаки. Совершенно очевидно было и мне, и всем, что я не доросла до этого института. Учиться было интересно, я была захвачена, но… не справлялась, не справлялась. Мудрено мне было справиться. На многих занятиях по режиссуре, по актерскому мастерству я не могла понять самые простые вещи, я не могла их пропустить через себя, прожить искусственно, потому что я не прожила их в своей жизни…»
Но она умела работать, впитывать в себя все, чему могли ее научить. «Нужно знать, ради чего ты делаешь то, что ты делаешь. Я же сама ходила на занятия по классу к Пестову. Никто меня не заставлял туда ходить. Я знала, зачем мне это нужно. То, что меня покоряло в атмосфере ГИТИСа, что стало для меня нравственным уроком, – это культ служения искусству, проявляющийся во всем, во всех формах. В ГИТИСе я столкнулась с такой высокой культурой внутрипрофессиональных отношений, о которых нам в спорте и мечтать не приходится…»
Между тем весной 1966 года дуэт Пахомова – Рыжкин распался. На первый взгляд это было странно, поскольку дуэт начал прекрасно себя показывать на турнирах и мог существовать и дальше. Но распад дуэта был закономерен. Во-первых, сказывался большой разрыв в возрасте – почти 10 лет, во-вторых – различие в темпераментах и характерах. Вспоминает Т. Тарасова (она вместе с Пахомовой занималась у тренера Елены Чайковской):
«С Милой Пахомовой нас связывала дружба с детства и совместное пребывание в группе бесперспективных спортсменов на Стадионе юных пионеров. Нас с Милой переводили одновременно все ниже и ниже, пока окончательно не свели к бесталанным, уменьшая время занятий на льду. Одна отрада была в том, что мы любили ставить сами себе программы и, как нам казалось, с большим успехом их исполняли. Затем Мила ушла в парное катание, потом тренировалась у Виктора Кудрявцева и выиграла как одиночница первенство России, и наконец, оказалась в танцах. Ее партнером стал Виктор Рыжкин.
Мила в те годы выходила на лед пухленькая, румяная, с огромной прической – целая башня на голове. И их дуэт был первой серьезной советской танцевальной парой. Пахомова и Рыжкин первыми в нашей стране показали интересный произвольный танец, построенный на русской музыке. С этим танцем можно было рассчитывать на приличное место в международном турнире. Мне кажется, я никогда не сомневалась, что Мила одаренный в спорте человек, несмотря на мнение тренеров о нас. Возможно, эта мысль родилась еще в ту пору, когда мы восхищались друг другом на СЮПе. Как бы то ни было, я не помню, чтобы хоть раз, в отличие от тренеров, потеряла веру в Милин талант.
Я последний год занималась у тренера Лены Чайковской (чемпионка страны в одиночном катании, закончила ГИТИС, став профессиональным балетмейстером. – Ф. Р.), когда, расставшись с Рыжкиным, к ней пришла и Пахомова, искавшая для себя партнера. Хотя Пахомова и Рыжкин сумели сделать в танцах немало, мне не нравился этот дуэт, я находила неудачным подбор партнеров: Виктор Иванович, будучи опытным специалистом и одним из лучших тренеров в стране, по темпераменту мало подходил Пахомовой…»
Прошло несколько месяцев после расставания с Рыжкиным, и новым партнером Пахомовой стал ее ровесник – Александр Горшков.
Александр родился 8 октября 1946 года в Москве. «Впервые я встал на коньки в шесть лет, когда пошел в школу. Там моя мама познакомилась с мамой моего одноклассника, которая слышала о наборе детей в школу фигурного катания в Сокольниках. Наши мамы взяли нас за руки и привели туда. За мной быстро закрепилось звание «неудачник», и через год меня перевели в группу для самых слабеньких. Но мама с таким положением дел не смирилась. И однажды привела меня на тренировку сильнейшей группы, а тренер был новенький, подзывает меня и спрашивает: «Где ты пропадал две недели? Болел? Марш на лед!» Так была решена моя участь…»
Однако фигурист немного лукавит – в те годы он все-таки не связывал свою дальнейшую жизнь с фигурным катанием. Все его помыслы были о другом: он мечтал стать инженером, поскольку имел склонность к точным наукам. Поэтому, закончив школу в 1964 году, он сделал попытку поступить в Институт тонкой химической технологии. Однако на экзаменах провалился. После чего ему пришлось вспомнить, что он фигурист-одиночник, и отнести документы в Институт физкультуры. Его благополучно приняли. А потом в его жизнь вмешался случай.
В начале 1965 года в Москве проходил чемпионат Европы по фигурному катанию. Событие весьма значительное, привлекшее к себе внимание многих людей. В их числе оказался и Горшков, которому удалось купить билет на одно из состязаний. Там он увидел катание английских танцевальных пар, а также пару из Чехословакии Ему и Павела Романовых, которые и завоевали «золото» того чемпионата. И вот тут одиночник Горшков подумал: «А почему и мне не попробовать себя в танцах на льду?» Это его желание вскоре обрело плоть и кровь. Вот как он сам вспоминает об этом:
«Когда я решил заниматься танцами на льду, то понял, что буду самостоятельно выбирать партнершу. Сначала, когда я занимался парным катанием, я катался в паре с сестрой моего тренера Ирины Никифоровой. Но мы не сошлись характерами. У меня был друг, который тоже занимался фигурным катанием, – Сергей Широков. И ему поступило предложение от известной фигуристки в танцах на льду, которая каталась в паре с Александром Трещевым. Я пришел к ним на тренировку, хотя ничего не понимал в танцах. И мне это понравилось. Попытки эти заметила тренер Никифорова, она решила, что мне нужна партнерша, и сказала, что в ЦСКА есть девочка – Ира Нечкина, которая специально приехала из Ленинграда, и ей ищут партнера. Я прошел просмотр, и мы стали кататься вместе на одном льду с Татьяной Жук и Александром Гореликом, а также Милой Пахомовой, которая каталась с Виктором Рыжкиным. Здесь же каталась, пока одна, и Ира Роднина. Позже мы очень часто шутили с ней, что мы оба тогда относились к числу малоперспективных фигуристов. Виктор Рыжкин и Мила помогали нам – Рыжкин вставал в пару с Ирой Нечкиной, а Мила со мной, и они показывали нам, как надо делать то или иное движение. Затем они все отправились участвовать в чемпионатах, а две Ирины (Роднина и Нечкина) и я остались тренироваться.
Когда Мила вернулась в Москву после успешных дебютов на обоих чемпионатах, то стало известно, что она не будет продолжать кататься с Рыжкиным. В это время она залечивала травму ноги и не тренировалась. Мы же с моей партнершей катались на катке «Кристалл» в «Лужниках», и Мила по собственной инициативе стала приходить к нам на тренировки и помогать нам. Походила 10 дней, и после одной из тренировок она попросила меня проводить ее до метро. По дороге к метро «Спортивная» она сделала мне предложение кататься с ней. Правда, она сказала, что «тренера у нас пока не будет, из ЦСКА я ухожу, будем проситься на лед куда пустят – подумай». Я думал до вечера и вечером сказал, что согласен. Всем скоро это стало известно, и надо было как-то это объяснить моей партнерше. Я чувствовал себя предателем. Я не был тогда известным фигуристом, многие на меня обиделись, но пришлось это пережить. Мила лечила ногу, я катался один, и если бы мы сразу стали кататься вместе, было бы легче. Но когда она вылечила ногу, нам пришлось засучить рукава и тренироваться по 12 часов в день.
Признаться, я много размышлял над тем, сумею ли ликвидировать ту пропасть, которая была между нами. Мила уже была чемпионкой страны, имела опыт выступлений на крупнейших турнирах, а я только начинал изучать танцы. Но Мила твердо решила, что мы будем чемпионами. В работе она была фанаткой, бросила все, обучала меня танцевальному мастерству. Мила была исключительно сильной личностью, заразившей своей силой, фанатизмом…»
Вспоминает Т. Тарасова: «Однажды Мила перед тренировкой сказала мне в раздевалке: «Ты знаешь, я нашла себе партнера!» – «Кого?» – спросила я. «Ты его знаешь, очень красивый мальчик! Вы учитесь в институте в одной группе». Красивые мальчики со мной вроде бы не учились. «Ну, такой худенький, с большими глазами. С печальными». – «Кто это?» – недоумевала я. «Саша Горшков». А Саша Горшков был тогда настоящий крючок, весь согбенный, катался всегда с ужасными партнершами. И его неудачные партнерши мне запали почему-то в память больше, чем его действительно прекрасные глаза…»
Отметим, что первое время, учитывая занятость Елены Чайковской другими фигуристами, новоиспеченная пара Пахомова – Горшков тренировались самостоятельно. Они сами сшили себе костюмы, стали подбирать музыку. Однако очень быстро поняли, что собственного опыта им все равно будет мало. И тогда за их обучение взялась Чайковская.
Самое интересное, что, когда Чайковская стала тренировать эту пару, многие специалисты смотрели на это скептически. Ведь за те несколько лет, что Горшков тренировался в ЦСКА, больших высот он не достиг, будучи всего лишь перворазрядником. Но уже очень быстро число этих скептиков стало стремительно таять. Молодая пара, появившаяся на свет летом 1966 года, начала создавать совершенно новый – русский! – стиль спортивных танцев на льду. Именно не стандартный, абсолютно оригинальный подход к ледовой танцевальной теме, основанный на достижениях русской и советской балетной школы, русской классической и народной музыки, позволил Пахомовой и Горшкову всего за три года сделать головокружительный скачок на спортивной иерархической лестнице.
О спортивных танцах на льду в «Википедии» написано следующее: «Они внешне очень похожи на парное фигурное катание. Однако в танцах запрещены выбросы, поддержки партнерши выше головы партнера, подкрутки и другие так называемые «акробатические» элементы. После того как в середине XIX века Джексон Хейнз стал первым танцевать на коньках под музыку, конькобежцы начали адаптировать имеющиеся танцы к новой среде. Собственно, в первые годы фигурного катания парное катание и было в первую очередь танцем – но в 1920—30-е годы оно ушло в акробатику, стали предъявляться особые требования к физической подготовке кавалера и комплекции дамы. Так что в 1930-е годы в Великобритании появился новый, более демократичный вид спорта. Именно тогда британские спортсмены продемонстрировали танцы, позднее ставшие обязательными.
В 1952 году спортивные танцы были включены в программу чемпионатов мира и Европы. В течение 10 лет на всех крупных международных состязаниях побеждали фигуристы Великобритании. В 1962 году победили представители новой школы спортивных танцев – чехословацкие фигуристы Ева Романова и Павел Роман. Эта пара побеждала на протяжении четырех лет. Затем пальма первенства в этой дисциплине перешла к советским фигуристам Людмиле Пахомовой и Александру Горшкову…»
Впрочем, до этой победы есть еще несколько лет, и в самом начале второй половины 60-х пара Пахомова – Горшков находилась в самом начале своего пути к триумфу. Вспоминает Т. Тарасова:
«Пахомова с Горшковым начали тренироваться вместе. На первом же тренировочном сборе, который проходил у нас на Украине, в Плютах, Саша меня поразил. Он проделывал такое количество работы, которое нам и не снилось. Мы бегали кроссы, выполняли часовые пробежки на песке. Горшков опережал нас в три раза. Только успеваешь выйти на дорожку, а он уже пропыхтел рядом и обогнал тебя. Смотришь – уже бежит навстречу. Туда и обратно, туда и обратно, а мы, несчастные, гонимые солнцем и Чайковской, мотались еле-еле. Занималась с ним не только Чайковская, но и сама Мила. И с первого же года их выступлений, глядя на Пахомову, было видно, какой спортсменкой она хочет стать, и не приходилось сомневаться, что она ею будет. И «крючок» Саша распрямился.
Работали Пахомова и Горшков так, что это время даже нельзя было назвать тренировкой. Они с утра до вечера разучивали обязательные танцы на полу. Они приседали вместе, шагали вместе, дышали вместе и овладели полной синхронностью движений. Впервые они вышли вместе на лед в Горьком, где находилась вся команда Чайковской. В этот город приехал и муж Лены – Анатолий Чайковский. Он посмотрел наши новые программы и сказал: «Ленуся, у меня есть любимый танец «Кумпарсита», прошу, сделай мне его в подарок». Чайковская начала ставить «Кумпарситу». Пробовали этот танец все. Мы пребывали в таком творческом задоре, что танцевали «Кумпарситу» даже парники. Чайковская, например, проверяла некоторые элементы на мне, конек у меня был неплохой, и я бегала, крутилась, исполняла все зубцы – специфический элемент в танцах. Пахомова с Горшковым время тоже не теряли, разучивали позиции, и когда впервые вышли с этим танцем на соревнования, то сразу же произвели фурор. «Кумпарсита» оказалась новым и свежим ветром в танцах…»
Рассказывает А. Чайковский: «Впервые они попробовали свои силы в официальном турнире осенью 1966 года на катке «Кристалл» в «Лужниках». Соревнования были в какой-то мере камерными, танцевальных пар оказалось немного. Главным образом проверялись силы тех, кто претендовал на места в сборной. Негласным фаворитом уже до старта считалась новая пара – Ирина Гришкова и Виктор Рыжкин. Бывший партнер Пахомовой танцевал с серебряным призером прошлого чемпионата страны. Уже само по себе такое сочетание выглядело более внушительным, чем у другой новой пары – Людмилы Пахомовой и Александра Горшкова.
Перед самым стартом вдруг вообще выясняется, что Пахомова и Горшков к соревнованиям не допускаются. Почему? Считают, что «у Пахомовой с Горшковым, рядовым перворазрядником, ничего в будущем не получится». А раз так, то и пару в турнире кандидатов в сборную просматривать нечего.
Тренер, однако, сдаваться не хотела. Чайковская, ничего не говоря ученикам, настаивала, спорила и в итоге убедила организаторов турнира: пара к соревнованиям допущена.
Начинается разминка. Танцоры снимают чехлы с коньков и выходят на лед. Появляются Мила с Сашей. Первый шаг – и Пахомова падает у борта – вот до чего доводит предстартовая лихорадка: неоднократная чемпионка страны, а ныне обычная партнерша в рядовой паре, дебютантка забывает снять чехлы. Плохой признак? Вовсе нет. Этот сбой в разминке вызвал своеобразную разрядку. И, кстати, больше никогда и нигде ничего подобного у них не случалось. В копилку спортивного опыта ушла необходимая информация.
Какие были тогда оценки, кто судил, уже не имеет никакого значения. Важно лишь одно: с первого же шага стало ясно, что если и уступают Пахомова и Горшков лидерам, то лишь чуть-чуть, что есть два практически равноценных кандидата в сборную и что обе пары создают свой стиль. Мнение о перспективности Пахомовой и Горшкова быстро меняется. Флюгер поворачивается на 180 градусов. Путь в сборную Миле и Саше открыт…»
Понимая, какой потенциал заложен в этой паре, Чайковская все больше внимания стала уделять им. Видя это, некоторые ее ученики стали обижаться. Среди них – Татьяна Тарасова, которая тогда каталась в паре с Георгием Проскуриным. Послушаем ее собственный рассказ об этом:
«Однажды я вывихнула плечо. Раз вывихнула, второй… Вывих стал привычным – это трагедия в парном катании. У Лены появилась Пахомова, но теперь уже с Горшковым. Чайковская начала с ними готовить «Кумпарситу».
Не вызывало уже сомнений, что у Чайковской свой стиль, свое видение фигурного катания, что она незаурядный тренер. Понимая это, я любила ее еще больше, старалась из последних сил. А силы действительно были последними, все время из плечевого сустава вылетала рука, ни о каких поддержках и речи быть не могло. Я понимала, что Чайковской уже не до меня, что с появлением Пахомовой и Горшкова перед ней встали более серьезные и важные задачи в фигурном катании, чем те, что ставились передо мной и Жорой. Понимала, но обижалась очень. Чайковская, естественно, все меньше и меньше обращала на нас внимания, много работала с Пахомовой. Конечно, пора было оставлять спорт. Постоянная травма руки болезненно влияла не только на мою психику, но и на психику Чайковской. Она ведь была не только моим тренером, но и подругой и резко расстаться со мной не могла. Между нами начали складываться очень тяжелые отношения. Я уходила угнетенная и подавленная. В итоге, назло Чайковской, я перешла в другое спортобщество…»
Первые несколько лет пара Пахомова – Горшков на мировых турнирах звезд с неба не хватали. Так, на чемпионатах мира они занимали следующие места: 1967 год – 13-е, 1968-й (Женева, Швейцария) – 6-е; чемпионаты Европы: 1967-й (Любляна, Югославия) – 10-е, 1968 год (Швеция) – 5-е.
Та же ситуация была и на чемпионатах СССР: 1967 год – 2-е место, 1968-й (Воскресенск) – снова 2-е.
И все же с каждым годом пара понемногу прибавляла и все сильнее заявляла о себе как о перспективной. Особенно явно это стало проявляться в 1968 году, когда в их программе появилась знаменитая «Кумпарсита», ставшая эталоном спортивных танцев на льду. Кто видел этот танец воочию в исполнении Пахомовой и Горшкова, тот никогда не сможет его забыть. А кто еще не видел, советую посмотреть хотя бы в записи. Хотя в момент ее появления не все специалисты отнеслись к нему как к эталону. Вот как будет вспоминать потом сама Л. Пахомова.
«Идея «Кумпарситы» принадлежала Анатолию Чайковскому – мужу Елены Чайковской, который вообще активно участвовал в нашей творческой жизни, и когда речь шла о выборе музыки, сюжета, к нему часто прислушивались. Загадочно, но факт: его любимые произведения в чем-то соответствовали нашему облику, стилю нашей пары, – писала Пахомова об истории создания этого танца. – Так вот, «Кумпарситу» он видел давным-давно в старом фильме. Там вроде бы танцевал танго знаменитый Рудольфе Валентино. Эту картину мы так и не смогли посмотреть, не нашли ее даже в Госфильмофонде. Но впечатление от «Кумпарситы» у Толи сохранилось так отчетливо, что он довольно точно по смыслу, по содержанию показывал нам танец – жесты, контуры рисунка. Ходил в каком-то экстазе по комнате в тренировочных штанах, изображая знойного Рудольфе. Танец был поставлен за одну ночь. Хореографический рисунок не менялся все последующее время…
Однако на премьере публика в «Лужниках» осталась к нему (танцу. – Ф. Р.), в общем-то, равнодушной, а специалисты – те просто нас заклевали: «Непонятно! Зачем нужно показывать старомодный, отживший свое танец?» – «Какие вкусы может воспитывать такая постановка: какие-то фривольные движения бедрами, плечами?» Да, как ни смешно теперь об этом вспоминать, но тогда наша милая «Кумпарсита» показалась кое-кому чересчур смелой… Однако, к нашему удивлению и восторгу, уже следующий показ «Кумпарситы» вызвал горячую овацию».
Они победили и выступали уже свободно и раскованно, а публика заражалась этим настроением: «Мы всегда исполняли этот танец с особым вдохновением, и наша увлеченность моментально передавалась публике. Именно так и бывает. Только так… Наверное, мы попали в точку с этим танцем. Видимо, он был самым лучшим нашим танцем, если все запомнили «Кумпарситу», и просили «Кумпарситу», и судили о нас по «Кумпарсите», и любили нас за «Кумпарситу». Я думаю, этот номер в максимальном приближении отвечал нашему темпераменту, нашему видению танца – танца вообще, танца как явления, как особого средства самовыражения. «Кумпарсита» – это мы, это мы в то время, это то время…»
Между тем 1968 год был олимпийский – на этот раз зимнюю Олимпиаду принимал французский город Гренобль. Отметим, что на тот момент спортивные танцы не являлись олимпийским видом спорта, однако именно в 1968-м МОК решил организовать ПЕРВЫЕ показательные выступления в этом виде фигурного катания с тем, чтобы определиться – стоит ли их включать в олимпийские соревнования. От нашей страны в Гренобль взяли Пахомову и Горшкова. Вот как пишет А. Чайковский:
«В канун Олимпийских игр 1968 года впервые фигуристы получили задание создать так называемые «оригинальные танцы». Конструкция их определялась очень четко: это те же обязательные танцы, но созданные самими фигуристами и их тренерами на заданный танцевальный ритм. Это новшество сразу привлекло к себе внимание. На трибунах, где во время демонстрации обязательных танцев зрителей собиралось совсем немного, места перестали пустовать.
Рьяно взялись за новую постановочную работу Чайковская, Пахомова и Горшков. И тут сразу же выяснилось, что классические обязательные танцы конструировались неграмотно. Надо было осмыслить по-новому все, что было сделано до сих пор…»
А вот что писал по этому поводу известный танцовщик В. Тихонов:
«Людмила Пахомова и Александр Горшков показали программу такой умной и смелой композиции, такой во многом неожиданной трактовки привычных «па», наконец, такого технического блеска, артистизма, темперамента, что кажется, оценки зрителей, и телезрителей в том числе, на сей раз куда более правильны, чем оценки судей…»
Однако даже новаторская программа Пахомовой и Горшкова (впрочем, как и отменные выступления других танцевальных пар из разных стран) не смогли растопить судейские сердца – они отложили свое решение о включении спортивных танцев в программу соревнований фигуристов на Олимпиадах, потому что они еще не стали вровень с другими видами фигурного катания (забегая вперед, скажем, что это случится лишь восемь лет спустя – в феврале 1976 года).
В 1969 году Пахомова – Горшков создают новую программу, пытаясь в ней произвести подлинную революцию в технических и постановочных решениях, создать русский стиль, который бы смог одолеть традиционный английский. Вот как об этом пишет А. Чайковский:
«К 1969 году такой стиль уже стал приобретать совершенно отчетливые контуры. Одна из частей нового произвольного танца – она была поставлена на музыку Родиона Щедрина «Озорные частушки» – выглядела совершенно непохожей на все то, что было до сих пор. Необычность, естественно, была продиктована музыкой, которую выбрала Чайковская для своей пары. До сих пор никто и никогда не пытался использовать «классический вариант» – слишком уж сложным казался он для танцоров. Кстати сказать, симфоническая музыка вообще запрещается правилами соревнований. Но «Озорные частушки» в одной из своих частей были построены полностью на танцевальном ритме, на русской мелодии. И была эта часть настолько необычной, настолько яркой и танцевальной, что никто даже и не подумал, что, в принципе, этот фрагмент взят из произведения симфонического.
Создавая произвольный танец 1969 года, спортсмены и тренер столкнулись с одной крайне важной для эмоционального воздействия на зрителей проблемой. Дело в том, что кульминация развития танца обычно падает на последнюю часть программы. Именно она должна быть самой эффектной, самой зрелищной. Но ведь у фигуристов к финишу сил остается совсем мало. Значит, и скорость будет пригашена. Чем же восполнить ее недостаток?
Вывод напрашивался один: надо найти такие движения, которые конструктивно по-новому осветили бы последние мгновения танца. Так и родилась идея «круга Пахомовой», технической находки, которая через несколько лет была взята на вооружение многими другими танцевальными парами. Смысл элемента заключался в том, что партнерша в течение целого круга, описываемого на катке, делает еще дополнительные повороты.
Появление «круга» именно у Пахомовой и Горшкова было совершенно закономерным. Для русского народного танца характерны различные вращения, заковыристые повороты. Техника Людмилы, как и любой бывшей одиночницы, была очень высока. Она сама любила различные повороты, вращения. Значит, ей и карты в руки. Но сколько же раз надо было прослушать музыку, сколько раз попробовать движения на полу и на льду, сколько раз продумать и примерить весь комплекс движений, чтоб он стал таким естественным и для самих танцоров, и для тех, кто потом аплодировал танцу!..»
Свой новый танец Пахомова и Горшков сначала опробовали на чемпионате Европы в Гармеш-Партенкирхене (ФРГ) в феврале 1969 года, а спустя месяц – на чемпионате мира в Колорадо-Спрингс (США). На первом турнире они завоевали 3-е место, на втором – 2-е. Причем на обязательные показательные выступления в Колорадо-Спрингс они не остались: в Москве скоропостижно скончался отец Пахомовой, которому было всего 56 лет.
В те дни один из журналистов брал интервью у пары, ставшей чемпионами мира – Дианы Таулер и Бернарда Форда, – и спросил у них, собираются ли они кататься и дальше. На что они неожиданно ответили: нет. «Почему?» – удивился журналист. Ответ Форда был следующим: «Да потому, что уже созрели новые чемпионы. Я не сомневаюсь, что в следующем году на вершине будут Людмила Пахомова и Александр Горшков!» Как в воду глядел!
Однако путь к золотым медалям у героев нашего рассказа был вовсе не легким. В феврале 1970 года на чемпионате Европы, который проходил в Ленинграде (СССР), пара Пахомова – Горшков завоевала свои первые золотые медали, победив всех с подавляющим преимуществом. Однако месяц спустя на чемпионате мира в Любляне (Югославия), где они снова заняли 1-е место, их победа уже не была столь подавляющей. Достаточно сказать, что фаворитов турнира – американскую пару Джуди Швомейер – Джон Сладки – наши фигуристы обошли благодаря лишнему голосу всего лишь одного судьи. То есть их победа висела буквально на волоске. Значит, что-то в их программе могло быть не так, если судьи колебались в ее безоговорочной поддержке. Впрочем, некоторые специалисты видели в этом… политические игры. Ведь минуло всего полтора года со дня августовских событий 1968 года – ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию, который вызвал взрыв возмущения на Западе. Поэтому если на чемпионате Европы, который проходил на территории СССР (в Ленинграде), судьи были подобраны лояльные, то уже в Югославии (а эта страна развивалась в русле капиталистических тенденций) ситуация изменилась. Поэтому победа советской пары была уже не столь безоговорочной. Вот что, к примеру, написал после люблянского чемпионата обозреватель местной газеты «Спорт» В. Неделькович:
«Для тех, кто знает положение в фигурном катании, все теперь ясно. В этом виде спорта, который из-за таких махинаций теряет всякий смысл и превращается в трамплин для ухода в профессионалы, многим не нравится большое число медалей, которые завоевывают представители социалистистических стран. Если спортсмены СССР, ГДР и ЧССР завоюют все медали, то ясно, что во многих западных странах перестанут финансировать этот вид спорта, так как западные страны уже довольно давно устали соревноваться с Востоком во многих областях спорта.
Советской танцевальной паре приходится бороться не только со своими противниками на льду, но и с некоторыми бесчестными судьями. Это нелегкая борьба… К сожалению, это не ново для фигурного катания. Это является продолжением политики холодной войны…»
А вот что написала другая газета – французская «Экип»: «В соревнованиях в танцах на льду наблюдается конфликт между сторонниками английской классической школы, явно более революционной, более выразительной и эмоциональной, и русской. Советские спортсмены, да и не только они, поддерживают в последнее время тенденцию к освобождению от тех канонов, которые были введены в этот вид программы еще при его возникновении в Англии. Более того, советские спортсмены стараются избежать этих ограничений в произвольной программе, что и удается, причем, несомненно, в интересах спортивного танца…»
Кстати, именно в 1970 году Пахомова и Горшков поженились. Это произошло после того, как они выиграли мировое первенство в Любляне и окончили институты: она – ГИТИС (балетмейстерский факультет), а он – столичный инфизкульт. Но так и было ими задумано.
Вспоминает А. Горшков: «Какое-то время Мила была для меня недосягаемая. Мы так были загружены работой, что было ни до чего. Во мне превалировало уважение, а главное – чувство ответственности. Оно во мне всегда было гипертрофировано. А тогда оно основывалось на комплексе, что мне это доверие было оказано. Мне хотелось не подвести ее и опровергнуть все слухи о том, что она поступила опрометчиво и неправильно, взяв новичка. Во мне взыграло самолюбие, мне хотелось изменить это впечатление о себе. Нам было не до амуров – тренировки по 12 часов в сутки. Мне приходилось все учить заново, техника танца была плохая, на одно движение тратилось много усилий. А роман начался спонтанно, в 1967 году, во время чемпионата мира. Уже иначе я посмотрел на нее в Любляне на чемпионате Европы. Около Милы все время был поклонник, англичанин, призер чемпионата мира – была такая пара Садик – Кенерсон. С ним она ходила гулять. И я вдруг понял, что мне это неприятно, меня это стало волновать.
А спустя полтора месяца, во время чемпионата мира в Вене, я стал решительнее. Была весна, каток, хоть и искусственный, стоял под открытым небом, все время шел дождик и ветер дул. И как-то все там и произошло.
Говорят, женщина ушами любит. Но тут это не было нужно. Подтверждений от меня никто не требовал. Поженились мы только в 1970-м. Но тогда, в 67-м, я подумал: роман – это хорошо, но когда жениться будем? Так вот. Когда речь об этом зашла, Мила четко сказала: «Только тогда поженимся, когда станем чемпионами мира». В 1970-м мы стали чемпионами мира, и в том же году весной у нас была свадьба…»
Между тем, несмотря на происки бесчестных судей, советская школа фигурного катания продолжала завоевывать мир, поскольку предложила ему новое, более прогрессивное катание. А против прогресса, как говорится, не попрешь. В итоге пара Пахомова – Горшков продолжали завоевывать «золото» на мировых и европейских турнирах. Так, в 1971 году они выиграли сразу два турнира: чемпионат мира в Лионе (Франция) и Европы в Цюрихе (Швейцария). Причем на ЧЕ победу нашим фигуристам принес всего один голос – судьи из Франции Лизиан Лерэ, которая не побоялась отдать его советским фигуристам, хотя другие судьи «тянули» Анжелику и Эрика Бук. Много позже (в 1986 году) все та же Лизиан Лерэ не побоится отдать свой голос в пользу других советских фигуристов – Натальи Бестемьяновой и Андрея Букина, о чем мы подробно расскажем в главе, посвященной этим спортсменам. А пока вернемся к паре Пахомова – Горшков.
1972 год начался для них с досадной осечки. В январе на чемпионате Европы в Гетеборге (Швеция) их опередили западногерманские фигуристы – брат и сестра Анжелика и Эрик Брук, которым досталось «золото». Как напишут чуть позже, «неблаговидность судей из капиталистических стран лишила их титула чемпионов Европы. Судейская коллегия при явном преимуществе советских танцоров отдала пальму первенства западногерманским фигуристам, брату и сестре Анжелике и Эрику Бруку…»
Однако прошло немногим более месяца, и в середине марта состоялся чемпионат мира в Калгари (Канада). И вот там Пахомова и Горшков утерли нос брату и сестре, взяв у них реванш. Как заявил Эрик Брук на пресс-конференции, «они нас просто-напросто выпороли. Они нас проучили…»
Между тем победа в Калгари потребовала от Пахомовой и Горшкова огромных дополнительных усилий, поскольку против них была устроена провокация – их отравили. Вот как это описывает А. Чайковский:
«Это случилось после того, как были выполнены обязательные танцы. Днем Пахомова и Горшков пообедали вместе с другими фигуристами в ресторане гостиницы, где жили участники чемпионата, и отправились отдыхать. И вот вечером тренер, придя к своим ученикам, увидела, что они лежат на кроватях белые-белые, а Саша, похоже, даже бредит. Температура у обоих была под сорок. Рвота – через каждые пять минут.
Срочно был вызван врач команды, а затем канадские медики. Диагноз: сильное отравление (при этом никто из сидевших за столом вместе с Милой и Сашей не пострадал).
Сутки врачи сбивали температуру. Были пропущены очередные тренировки. Вялость и слабость – сильнейшие. На последней тренировке Мила и Саша лишь слегка проверили самые сложные элементы, сохраняя остаток сил для решающего выхода на лед. И они станцевали так, что ни один из 15 тысяч зрителей не догадался, что произошло накануне. Кстати сказать, эта история так и не была впоследствии обнародована, о ней знали всего несколько человек. Можно было бы избежать этого эпизода и сейчас, но он лишний раз подчеркивает то, что трудный путь к победе зависит подчас от нелепых случайностей. Год тренируется пара, два раза в день выезжает на каток, готовит музыку, новые программы – и вдруг весь этот огромный труд на самом краю пропасти. И только невероятные усилия способны предотвратить срыв, падение. Невероятные усилия, которые вбирают в себя все, что накоплено…»
Но оставим на время спорт и поговорим о личной жизни наших героев. Вот как об их совместном житье-бытье рассказывала сама Л. Пахомова:
«Ничего внешне не изменилось от того, что мы стали мужем и женой. Моя мама взяла на себя все заботы о доме. Утром вставали – был готов завтрак. Завтракали и уходили на тренировку. Приходили – уже готов обед. Обедали, отдыхали, уходили. Все было вымыто, поглажено, постирано. Бытовой стороны семейной жизни я не знала, пока мы катались. Первый свой обед я приготовила в 30 лет. Еле уговорила маму поехать отдохнуть на дачу, потому что она боялась, что мы без нее с голоду умрем. Она оставила мне список, что купить, и подробную инструкцию: каким маслом полить, как положить курицу на сковородку и что внутренности из нее надо сначала вынуть.
Я достала бабушкину поваренную книгу. Стала изучать, как варить борщ. Выяснив наконец, что нужно для борща, поехала на рынок. Когда я сказала продавцу в мясном ряду, какое мясо мне нужно, от какой части коровы, он принялся хохотать. Потом спросил: «Вам для чего мясо?» – «Для борща…»
Тем временем после победы в Калгари победная поступь пары Пахомова – Горшков продолжилась. Трижды были выиграны чемпионаты СССР (1973–1975). Были выиграны чемпионаты мира в Братиславе (1973), Мюнхене (1974), чемпионаты Европы в Загребе (1974), Копенгагене (1975). Короче, в те годы они были сильнейшей парой в мире в спортивных танцах на льду. О них с восторгом отзывались мировые светила фигурного катания, о них писали книги, снимали фильмы и публиковали статьи в самых различных изданиях. Например, одна из таких публикаций увидела свет в журнале, весьма далеком от спорта, – «Театр». Впрочем, далеком весьма условно, поскольку автор статьи – критик Наталья Аркина – написала следующее:
«Сегодня, когда спорт дал развитие, движение театральным формам балета на льду, когда в своих показательных номерах спортсмены осваивают такие театральные категории, как образная выразительность, игровое действие, особое место занимает спортивное искусство ведущей танцевальной пары Л. Пахомовой и А. Горшкова и их тренера Е. Чайковской – автора целого театрального репертуара.
Театральным был их номер прошлых лет – «Танго Кумпарсита» – игривый и томный танцевальный шаг с драматическими паузами и патетическими «возгласами»… После «Танго» Пахомова и Горшков знакомят зрителя с номерами из своего русского цикла: «Соловей» А. Алябьева, «Озорные частушки» Р. Щедрина, «Вдоль по Питерской». «Соловей» – узорчатый танец с бисером мелких, филигранно отточенных движений, стилизованных под старинные народные «коленца». В поступи Пахомовой – кружевное плетение, с ювелирной отделкой каждого мгновенного поворота, каждого «завитка». Вообще все танцы этой пары удивляют обилием и разнообразием движений: их произвольная программа даже перенасыщена лексически… Зато в концертных номерах пары все гармонично и естественно. Пахомова, Горшков и Чайковская несколько демократизировали исполнительский стиль танцев на льду, освободили его от обязательной «аристократичности», которой наделила его английская школа. Они ввели еще одно новшество: элемент синхронного движения партнеров значителен, но не один он господствует в их танцевальных композициях. В ряде фигур Пахомова и Горшков как бы переговариваются, перекликаются движениями, а не танцуют в унисон.
Это особенно заметно в танце «Вдоль по Питерской». Неторопливо, «авантажно», с широким, открытым взмахом рук начинают они свой ход под песню. Песня разогревает, поторапливает, и вот уже «по Тверской, по Ямской» несутся кони, сани, и в них щеголеватый ездок. Возникает единый образ быстрой езды, тройки, озорного веселья. Бег по зимней дороге переходит в затейливый пляс с ажурными строчками шагов, дробными переборами, кружением, с той хмельной удалью и нарастанием темпа, ритма, эмоционального накала, что слышен в голосе поющего Магомаева, который, кажется, вот сейчас, у нас на глазах, творит эту импровизацию…»
Так, под восторженные отзывы со всего мира, пара Пахомова и Горшков добрались до развилки десятилетия – середины 70-х. После этого, увы, начнется закат их времени. И вызван этот закат будет вовсе не тем, что они утратят свое мастерство, а причинами сугубо личного характера – Горшкова подвело его здоровье. События развивались следующим образом.
В конце 1974 года Горшков перенес сложную операцию и, еще не совсем оправившись, вместе с Пахомовой и другими фигуристами поехал в Америку – в турне. Далее послушаем рассказ Л. Пахомовой:
«Турне нам далось нелегко. Мы упали, и Саша, чтобы я не разбилась, удерживал меня двумя руками, а сам проехал лицом по льду чуть ли не половину площадки. Всю кожу содрал, а вечером выступать. По свежей ссадине я его гримировала… Вернулись домой едва живые, а нам говорят: «Собирайтесь в Сибирь». У нас всегда в конце сезона были большие турне по городам Сибири. Прилетели в Кемерово. Открытый каток. Снег валит. Раздевалка – такая теплушечка крохотная: обогреватели, самовар, раскладушки и шерстяные одеяла. Мороз лютый! Лица у всех синие. Выступали кто в чем: в варежках, в свитерах, в платках мохеровых. Мы с Сашей такого себе позволить не могли. Лак на волосы, зализать, закрепить, декольте и… вперед. Четыре биса. Да еще после никак не могли прорваться в свою теплушку – автографы раздавали…»
А в конце января 1975 года в Копенгагене состоялся чемпионат Европы. Он завершился воскресным днем 2 февраля 1975 года полным триумфом советской школы фигурного катания – практически весь пьедестал почета на нем заняли советские фигуристы. Так, золотые медали в спортивных танцах завоевали советские спортсмены Ирина Роднина (в седьмой раз) и Александр Зайцев (в третий раз), доказав и на международной арене, что недавняя смена тренера совершенно не сказалась на их мастерстве (от них ушел Станислав Жук и новым тренером стала Татьяна Тарасова), среди одиночников победил Владимир Ковалев, в танцах победили Людмила Пахомова – Александр Горшков («золото») и Ирина Моисеева – Андрей Миненков. 3 февраля советские спортсмены покинули гостеприимную Данию и отправились домой. Однако для одного из фигуристов – Горшкова – этот перелет едва не стоил жизни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.