ВЕРЮ ТОЛЬКО В «ПРАВИЛЬНУЮ» ИГРУ

ВЕРЮ ТОЛЬКО

В «ПРАВИЛЬНУЮ» ИГРУ

Все мальчики любят игры. Так или иначе, все игры в конце концов сводятся к одному из вариантов казаков-разбойников. Этот мальчик любил игры особенные — шашки, нарды, турецкие шашки. Игры, в которых надо мыслить. В доме отца, дворника Тбилисского Дома офицеров, часто собирались старики армяне — посудачить о том, о сем, а потом поиграть в нарды или в шашки. Для старого Вартана не было большего удовольствия, чем наблюдать, как маленький Тигранчик побеждает одного бывалого противника за другим.

Самый младший в семье Петросянов, Тигран радовал отца с матерью не только своими безусловными способностями в настольных играх. Он не просто безупречно учился в школе — в отличие от большинства своих сверстников Тигран ходил на занятия как на праздник. Иногда он вставал поздно вечером с постели, шел на цыпочках к стенным часам и переводил стрелку на час вперед — чтобы пораньше попасть в класс. Уходя из дома, незаметно отводил стрелку обратно. Старшие замечали эту невинную проделку и с удовольствием посмеивались: такие проказы можно пережить. Тем более что мальчик приносит только пятерки…

Впрочем, хорошо учились и его брат Амаяк и сестра Вартуш. Мать ходила в школу раз в год — получать три похвальных листа.

Старый Вартан, которому так и не удалось овладеть грамотой, не уставал повторять Тиграну: «Учись! Учись!». Потом, когда Тигран увлекся шахматами, отец говаривал: «Учись! Шахматы тебе не дадут куска хлеба».

Впрочем, отец произносил это скорее как заклинание, которое надо время от времени произносить. Тигран всегда учился очень хорошо. Ему повезло с учителями. 73-й, армянской, школой руководил замечательный педагог — Мария Никитична Меликян, человек на редкость щедрой души, фанатически преданная своему делу и, конечно, своим детям. Тигран тоже был ее ребенком, и Мария Никитична навсегда осталась доброй феей и его самого, и — спустя годы — его семьи, его детей.

Никогда не забудет Петросян и своего любимого учителя математики Соломона Григорьевича Салибегяна. Это у него Тигран научился с недоверием относиться ко всякому случайному успеху, не подкрепленному основательной подготовкой, глубокими знаниями. Если хотите, Соломон Григорьевич всем складом своего математического ума, характером своего педагогического дарования учил детей жить «по позиции», и Петросян с готовностью воспринял эту черту.

С шахматами Тигран познакомился рано. Знакомство это на первых порах осталось шапочным и в дружбу не перешло. В Доме офицеров часто устраивались киносеансы, и маленький Тигран был там непременным гостем. Он приходил за час-полтора до сеанса, слушал музыку, просматривал журналы и всегда подолгу выстаивал в фойе, наблюдая, как посетители играют в шахматы.

Существует легенда, что Капабланка научился шахматам только глядя, как играют другие, и не спрашивая о правилах. Петросян, которого впоследствии так часто будут сравнивать со знаменитым кубинцем, тоже только молча наблюдал за игрой и… ничего не понимал. Спрашивать же чужих людей он, по врожденной своей скромности, стеснялся.

Но так или иначе, а знакомство с шахматной игрой все-таки состоялось, и с тех пор в душе юного Петросяна, так любившего «умные» игры, интерес к загадочным фигуркам не угасал. В магазине армянской книги Тигран наткнулся на сокращенный вариант учебника Майзелиса. Несколько дней он прятал деньги, которые ему давали на завтраки, и приобрел эту книжку. Однажды Тигран набрел на труд Нимцовича «Моя система на практике». Это стало для него событием, и об этом событии стоит рассказать подробнее.

«Бесчисленное множество раз я анализировал партии и позиции из этой книги, — напишет впоследствии Петросян, — причем очень любил читать ее без шахмат, и немудрено, что в конце концов запомнил ее наизусть».

Пройдут десятки лет, сын тбилисского дворника станет шахматным королем, но на вопрос: «Какие шахматные книги оказали на вас наибольшее влияние?» — он ответит: «Книги Нимцовича». Ему в юные годы случалось жить впроголодь, и он тогда относил всегда дефицитные шахматные книги в букинистический магазин, что находился на проспекте Руставели, рядом с редакцией газеты «Заря Востока», но книги Нимцовича он не относил букинистам никогда.

Чем пленил воображение мальчика этот шахматный мудрец?

Сначала, наверное, яркостью, образностью, афористичностью речи. Петросян знал, что занимать седьмую горизонталь выгодно, он читал об этом в нескольких книгах, но только у Нимцовича он нашел предельно точную афористичную формулировку: «абсолютная седьмая горизонталь». А его утверждение, что фигура стремится продать свою жизнь как можно дороже? А рассуждения о профилактике? Профилактике, которая потом станет одной из наиболее «петросяновских» черт стиля будущего чемпиона мира.

Но как ни нравился Тиграну образный язык книг Нимцовича, четкость и ясность определений, — смысл, когда он начал его постигать, захватил его еще сильнее. Хотя Петросян в ту пору не отдавал себе в этом отчета и разгадал истину позднее, он тянулся к Нимцовичу, прежде всего, потому, что тот в своих книгах не просто с увлечением рассказывал о шахматах — это лучше или хуже делали и другие, — но с фанатической убежденностью излагал принципы! Нимцович свято верил в свои принципы, в свою систему, в тот строгий логический порядок, который, по его твердому мнению, должен царить на шахматной доске.

Принципы, система взглядов, логика — вот что главным образом нравилось даже юному Тиграну. Логика — это то, что впоследствии станет его собственным шахматным кредо. Логика в шахматах — такова будет тема его кандидатской диссертации.

Потрясенный страстной убежденностью Нимцовича, безудержной верой того в свою правоту, мальчик становится преданным апостолом этого шахматного пророка. Позже, в зрелые годы, Петросян кое в чем будет не согласен с Нимцовичем, но, научившись критически оценивать наследие своего учителя, сохранит глубокое уважение к системе его взглядов и принципов, будет называть Нимцовича своим духовным отцом.

Кстати сказать, и «Теория жертвы» Шпильмана, которая попалась Тиграну, понравилась ему тогда не потому, что в этой книге приведено множество прелестных комбинаций, хотя для мальчика этого было бы вполне достаточно, чтобы, подобно книге Нимцовича, прятать ее на ночь под подушку. «Теория жертвы» произвела на Тиграна сильное впечатление именно тем, что это была теория, что всевозможные комбинации, случающиеся в партии, были точно классифицированы, разложены по полочкам, приведены в стройную систему.

Кроме Нимцовича был еще шахматист, которого Петросян называет своим духовным отцом, — Капабланка. Он покорил Тиграна своим стилем, своими партиями, своими шахматными идеями, бездонно-глубокими и прозрачно-ясными, как воды горного озера. Вот уж где все было логично! В каждой партии Капабланка словно строил некое сооружение — сначала фундамент, потом стены, крыша, внутренняя отделка. И все, все у него было хорошо — основательный фундамент, прочные стены, изящная отделка.

Было еще одно обстоятельство, которое усугубляло пристрастие Тиграна к партиям Капабланки. Арчил Эбралидзе, у которого позже стал заниматься Тигран во Дворце пионеров, был шахматистом строгого, даже педантичного позиционного стиля. Он беззаветно любил шахматы и в шахматах любил Капабланку.

Тигран занимался у Эбралидзе не так уж и долго — полтора года, но занятия эти дали мальчику очень многое. В ту пору дарование юного Петросяна еще ничем себя не обнаружило, разве что в неистовой увлеченности шахматами, и десять лет спустя Эбралидзе чуть смущенно признаетcя Петросяну, что во Дворце пионеров он обращал на него меньше внимания, чем на некоторых других ребят.

И объяснит почему:

— Понимаешь, ты слишком уж был скромный, тихий. А в шахматах нужен характер, нужна уверенность в себе. Ты слишком глубоко прятал свой характер…

Эбралидзе укрепил в Тигране не только любовь, но и уважение к шахматам, к шахматной теории, к шахматной книге. Все то, о чем мальчик смутно догадывался сам, к великой его радости подтверждал учитель.

Итак, Тигран занимался у человека, который ценил в шахматах логичность, Тигран зачитывался книгами, в которых проповедовался строго научный подход к шахматной игре, он сам старался побеждать с помощью сугубо позиционных средств. Нужно ли удивляться, что этот совсем еще юный боец разыгрывал только солидные дебюты, которые оставляли мало простора для фантазии, воображения? Нужно ли удивляться, что в каждой партии он шел к цели только прямым, единственно верным с его точки зрения путем, презрительно отказываясь от «кривых» комбинаций и каких-либо иных «авантюр»?

А между тем — пора уже сказать об этом поразительном парадоксе — по своей шахматной натуре, по своим колоссальным природным способностям Петросян был типичным тактиком, великолепно и необычайно быстро ориентировавшимся в запутанных ситуациях! Весной 1971 года сорокадвухлетний экс-чемпион мира выступил в блиц-турнире шестнадцати гроссмейстеров, среди которых были такие асы молниеносной игры, как Таль, Корчной, Васюков, молодые Карпов, Балашов. «Осторожный» Петросян сделал только одну ничью, а все остальные партии выиграл, обогнав второго призера — Корчного — на три очка!

Так или иначе, в Петросяне всегда жило второе шахматное «я». Оно вело в его душе жизнь замкнутую, затаенную. В шахматном дневнике, который вел юный Петросян, однажды появилась такая запись: «У главного своего конкурента — Сорокина я выиграл в остром (не свойственном мне) стиле».

Он сам считал, что риск, острота — это не для него. Нет ничего странного, что такого же мнения придерживались и многие противники Петросяна. Это заблуждение жило долгие, долгие годы, и покончено с ним было лишь спустя два десятка лет, когда Борис Спасский попробовал было свалить Петросяна с помощью тактических ударов. Попробовал и, к своему удивлению, именно здесь, на арене тактической борьбы, потерпел фиаско.

Но это произойдет много лет спустя, а пока тактическое «alter ego» Петросяна будет лишь изредка напоминать о себе. В годы становления его как шахматиста Тиграну казалось, что он типично позиционный, очень солидный по стилю игрок.

Иногда, правда, он смутно чувствовал, что в его понимании шахмат есть какая-то примитивная прямолинейность. Однажды — это было зимой 1942 года — в Тбилиси начался турнир, в котором выступали совсем еще молодые Бронштейн и Шамкович. В первом же туре они встретились друг с другом. В защите Каро-Канн Бронштейн черными на пятом ходу двинул на два поля крайнюю пешку королевского фланга. Петросян едва поверил своим глазам. Это было кощунством. Он не сомневался, что немедленно последует возмездие. Но, странное дело, позиция Бронштейна оказалась ничуть не хуже! В душу Петросяна закралось было сомнение в правоте его веры, но он отогнал от себя крамольные мысли. Что поделать, время глубокого понимания шахмат еще не пришло!

В ту пору, осенью и зимой 1942 года, Петросян часто встречался с Бронштейном, причем отнюдь не за шахматной доской. Тигран любил по пути в школу гулять в небольшом парке. Там он неизменно находил Бронштейна. Стараясь не свалиться в траншеи, которыми был изрыт парк, Давид прохаживался по аллеям, разбирая на ходу с помощью карманных шахмат какую-то позицию. Был он тогда тощ и бледен, одет в защитного цвета ватник, из кармана которого торчала пайка черного хлеба.

Шла война. Фронт подползал к Тбилиси все ближе, его тревожное дыхание чувствовал каждый. Жизнь посуровела, а тут еще на семью Петросянов свалилось несчастье: умерла мать. Старый Вартан, которому шел уже седьмой десяток, был убит горем, у него все валилось из рук. Тяжело заболел и Тигран, ему пришлось на полгода оставить занятия в школе. Тигран начал работать — сперва табельщиком, потом учеником киномеханика, старался помочь дома отцу.

Им — старому Вартану, Тиграну и Вартуш (Амаяк был в армии) — приходилось трудно без матери. И неизвестно, как бы сложилась судьба Тиграна, если бы не самоотверженность «бабо» — его тетки, которая пришла в семью и взвалила на себя все заботы.

Когда Тигран смог наконец вернуться к урокам и к шахматам, на него опять свалилось несчастье — скончался отец. Чтобы не лишиться квартиры при Доме офицеров, Тиграну пришлось выйти вместо отца на его трудную вахту. Пятнадцатилетний паренек стал дворником.

Зима 1944/45 года выдалась снежная. Редкие для Тбилиси сугробы изменили привычный облик города. Худой смуглый подросток, зажав под мышкой книги и тетради, вприпрыжку мчится по проспекту Руставели. Не по годам серьезные глаза смотрят на падающий снег с нескрываемой укоризной. Заскочив домой и наскоро поев, он вооружается лопатой и идет сгребать снег. Ему помогают два-три соседних дворника. Закончив дело, он спешит взяться за уроки, а потом его ждет очередной тур чемпионата Грузии. После игры он мчится домой и старается поскорее уснуть: в три часа ночи его разбудит участковый — пора снова убирать снег.

Все это, мягко говоря, не очень способствует достижению спортивных успехов. А между тем долгий перерыв не принес вреда — изголодавшись по шахматам, Тигран играете наслаждением. Чемпионату Грузии предшествовало отборочное соревнование перворазрядников. Формально Петросян не имел первого разряда, но сила его была известна, и по настоянию тогдашнего руководителя шахматного кружка Дворца пионеров Александра Благидзе восьмиклассника все же допустили в турнир. Он полностью оправдал доверие: не только занял второе место, но и получил балл кандидата в мастера.

Чемпионат Грузии был первым турниром Петросяна, где он встречался с мастерами — Микенасом, Каспаряном. Играли там и сильные кандидаты в мастера — Сорокин, Шишов и другие. Тигран разделил девятое-одиннадцатое места при восемнадцати участниках. Вообще говоря, это было совсем не плохо. Но Петросян уже тогда мог бы рассчитывать и на более высокое место. Что же помешало ему?

Помните: «В шахматах есть только одна ошибка — переоценка противника». Веря «по Нимцовичу» в справедливый, научно обоснованный порядок на шахматной доске, Петросян страшно боялся выглядеть в глазах опытных противников этаким самоуверенным, неуважительным невеждой. В его дневнике четыре раза повторяется один и тот же оборот: «шахматисту имярек я преждевременно сдался, вообразив, будто моя позиция проиграна».

Это умилительное и часто встречающееся в дневнике «вообразив» лучше, чем что-либо иное, характеризует юного Петросяна. В каждой партии он с его природным умением молниеносно считать варианты играл «за двоих». Обдумывая, скажем, свой план, Тигран одновременно искал (и что самое обидное — находил!) план и для противника. Когда план противника оказывался лучшим, у Петросяна опускались руки. Ему и в голову не приходило, что, вполне вероятно, противник и не подозревает о наличии таких богатых возможностей в позиции. Но даже если иногда Тигран и догадывался, что соперник, скорее всего, не найдет нужного продолжения, он все равно исходил в своих мысленных расчетах именно из этого, сильнейшего для противной стороны, плана. Святость, непреложность принципов была для него превыше всего.

Спустя десятки лет, вскоре после матча на первенство мира со Спасским, Петросян даст интервью для газеты «Советский спорт»,

— Не можете ли вы коротко сформулировать ваше шахматное кредо? Что вы больше всего цените в шахматах? — таким был один из вопросов.

— Логику! — ответил Петросян. — Я глубоко убежден, что в шахматах, хотя они и остаются игрой, нет ничего случайного. И это мое кредо. Я люблю только такие партии, где я играл в соответствии с требованиями позиции. Я верю только в логичную, «правильную» игру.

Итак, стремление играть за партнера, видеть за него иногда больше, чем тот видит сам, не только объясняло причину его поразительного умения заранее чувствовать приближение опасности, но порой мешало ему быть смелым и дерзким, как повелевал его возраст. Не по годам взрослый вообще, он был не по годам взрослый и в шахматах. Профилактика. Кто в пятнадцать лет думает о ней? Петросян думал. Петросян заботился о том, чтобы загодя, когда еще, казалось бы, и не пахнет опасностью, укрепить свои аванпосты, вырыть глубокие окопы, расставить сторожевые посты. Он никогда не сжигал мостов, тылы у него были в образцовом порядке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.