Главная авария

Главная авария

Завтра — мой день рождения, и письма, которые привез мне Росс, были для меня настоящим именинным подарком. В честь праздника я решила бросить якорь в этом импровизированном порту. Однако день рождения принес мне неожиданные хлопоты. Плохое самочувствие, мучившее меня последние дни, перешло в почечную болезнь. Располагая книжной информацией о Портленде, я считала, что нахожусь в небольшом селении, но обычном, какие до сих пор встречались на моем пути. Спросила у Росса о враче. Тот отрицательно покачал головой:

— Врача у нас нет. Ближайший медпункт находится в миссии Локхарт. Но и там врач принимает не каждый день.

— А можно позвонить и узнать, когда он будет?

Росс опять покачал головой. Ближайший телефон — тоже в миссии. Даже не телефон, а радиосвязь. Письма доставляются два раза в неделю. Телеграммы передаются по радио дважды в день. Но все это — в миссии.

— До Локхарта недалеко, — объяснял мне Росс, — поэтому собственная связь нам не нужна. Когда нам надо, мы садимся в машину и едем в Локхарт. Тебе нужен врач — поедем к Джону, он почти врач. Если что будет неясно, он проконсультируется по радио.

Все выглядело заманчиво и просто. Поездка к Джону представлялась мне небольшой прогулкой — ведь я же ничего не знала ни об условиях жизни на далеком австралийском севере, ни о здешних расстояниях…

Росс перевез меня с палубы на берег. На мне были короткие шорты и резиновые тапки. Был полдень и я думала, что к ужину вернусь на яхту.

В путь мы двинулись в полном снаряжении: два водителя, защитная решетка перед капотом, мощные дополнительные прожекторы. Этот недалекий путь, или 25 миль, мы ехали два с половиной часа. Если через селеньице проходила все же так называемая дорога, то в буше она превратилась в тропу. Машина ползла по руслам высохших ручьев, вдоль берегов не существующих зимой рек. Жуткое бездорожье. Стемнело. По пути нам стали встречаться аборигены, шедшие в сторону миссии поодиночке или с маленькими детьми. Каждого шофер Дуг сажал в прицеп. До Локхарта мы добрались ночью со свитой примерно в тридцать человек.

Джон оказался санитаром. С учебником в руках он пытался поставить мне диагноз, даже сделал основные лабораторные анализы. И решил оставить меня здесь на ночь, чтобы утром переговорить с врачом. Перед отъездом обратно Росс заверил меня, что завтра днем присмотрит за «Мазуркой», а вечером вернется сюда за пациенткой, т. е. за мной.

Утром все решительно переменилось. Врач из «службы летающих докторов» — скорой авиапомощи — распорядился доставить больную в ближайшую клинику, т. е. в Кэрнс! Сам прилетит за мной на самолете. Таким образом, всего за два часа мне предстояло вернуться снова туда, откуда я так старательно плыла целых три недели! Было от чего прийти в полное отчаяние. Что натворит в мое отсутствие «Мазурка»? За весь свой долгий путь я расставалась с ней не больше, чем на пару дней. Но и тогда она находилась в надежном и безопасном месте. А стоянка на якоре среди рифов представлялась мне весьма сомнительной с точки зрения безопасности. Джон уверял меня, что жители Портленда не раз опекали яхты, оставленные на время. Но это была не какая-то неизвестная мне яхта, а моя «Мазурка»! С врачом спорить бесполезно — у него медицинские показания. На скорой авиапомощи я возвращалась на юг. Против главной аварии — аварии человека в одиночном плавании — рецепта я не придумала…

Внеплановое посещение австралийской клиники прошло очень быстро. Уже через два часа после приезда были сделаны все необходимые анализы. Я лежала в чистой постели, у изголовья стоял большой кувшин с водой — мне нужно было непрерывно пить. Врач был очень недоволен тем, что организм капитана «Мазурки» сильно обезвожен, и на эту тему мне пришлось выслушать немало упреков. Окончательное решение о состоянии моего здоровья и о дальнейших действиях должен был принять на следующий день специальный консультант.

На следующий день к моему лечению подключилась Польша. Здановский сообщил по телефону из Сиднея весть, которая сняла с моих плеч основную тяжесть — расходы на лечение. Мне надлежало только скорее выздоравливать. Это очень подняло мой дух. В клинике делали все, что могли, впрочем, лечил меня весь Кэрнс. Приходили яхтсмены — местные и с яхт, стоявших в порту. Гостевых визитов к больной не было — все предлагали конкретную помощь. И если бы не постоянное беспокойство о «Мазурке», все было бы прекрасно.

Консультант устроил небольшой переполох. Он заявил, что сиюминутная смерть мне не угрожает, но он не советует продолжать плавание. Разумеется, последнее слово остается за мной, но заключение клиники именно таково. Несколько дней я размышляла о решении врачей и многих других вопросах. За продолжение рейса были все аргументы — семейные, личные, общественные. Счастливого финала ждала ведь не только я с «Мазуркой». Против была возможная угроза моему здоровью. Но только возможная: врачи не утверждали, что должно произойти что-то плохое, а говорили, что может произойти. В этом поединке победу одержала «Мазурка». Я решила плыть дальше.

— Только не так скоро, моя дорогая, — охлаждал мой пыл доктор Синг. — Ты должна еще пройти необходимое лечение. Если тебе негде жить, останешься, разумеется, в клинике. Но у нас тесно, к тому же тебе незачем тратить лишние деньги. Лекарства можно принимать и дома. Тебя может кто-нибудь приютить в Кэрнсе? О возвращении на яхту, стоящую на якоре в буше, не может быть и речи!

В Кэрнсе место, где жить, было — и не одно. Я выбрала семью, с которой познакомилась еще в Куктауне, где они отдыхали вместе с сыном. Уже тогда они мне очень понравились, особенно веселая певунья Мэри. Из клиники я попала почти в родной дом. Вот если бы еще «Мазурка» была где-нибудь поблизости…

Мэри принялась лечить меня очень активно. Она следила за приемом лекарств и обильно меня кормила. Впрочем, ее общество и обстановка в доме тоже были прекрасным средством, способным поставить больного на ноги. Дополнительным лекарством были для меня ежедневные звонки польских представителей в Сиднее. Временами муж Мэри возил меня в порт — все же среди яхтсменов я чувствовала себя лучше всего. К тому же нас теперь объединяла общая беда: «Паган Ли» Дикси налетела на риф у Новой Гвинеи. Из скупых сведений, поступавших по радио, мы поняли, что экипаж не пострадал. Судьба яхты оставалась неизвестной — она шесть дней лежала боком на коралловых рифах, а это не могло не отразиться «на здоровье» даже более крепкого судна. Через шесть дней «Паган Ли» была снята с мели — риф на этот раз был побежден.

С беспокойством я думала о «Мазурке». Хотя Росс и слал утешительные телеграммы, я предпочитала быть лично в Портленде. Закончив лечение, вылетела туда первым же самолетом. И на аэродроме в Айрон-Рейндж нос к носу столкнулась с Россом.

— Твоя яхта исчезла вчера ночью. Еще вечером она стояла на месте, а утром пропала. Я послал сыновей на розыски, а сам приехал передать сообщение по радио в Канберру. Нужно организовать поиск.

Росс был страшно расстроен, а я просто остолбенела. Пыталась вспомнить, что в таких случаях обязан делать капитан судна, но в голове у меня было пусто. Послали с Россом телеграммы во все возможные направления. Береговая станция Терсди-Айсленд уведомила лоцманов всех судов, находившихся на фарватере. Такие же уведомления получили летчики авиалинии Буш-Пайлот. К поиску должны были подключиться военно-морской и военно-воздушный флоты. Это было все, что я могла сделать.

Тем временем Росс привел меня в дом своей знакомой из миссии Локхарт, где я должна была ждать вестей с моря и воздуха. Впрочем, связь с миром имелась только в Локхарте. Росс поехал в Портленд, надеясь узнать что-либо от сыновей.

К телеграфисту я бегала вместе с детьми хозяйки дома ежечасно. Вестей не было. У меня не выходила из головы мысль о яхте Дикси. Но она была стальной. К вечеру в дом влетел Росс. Он сиял, смеялся и размахивал руками.

— Все в порядке! Ребята нашли твою яхту. Была в пятнадцати милях севернее Портленда, почти у самых рифов. Они успели. Пытались буксировать ее с помощью моторной лодки, но против ветра не смогли. Тогда запустили двигатель — ведь ребята с парусами не знакомы — и вернулись в Портленд. «Мазурка» на якоре и ждет тебя.

Мы возвращались на разбитой машине Росса в отличном настроении. Мне не мешали ни бездорожье, ни удары макушкой о крышу кабины. В сумерках я увидела «Мазурку» на своем месте, выглядела невинно, словно никогда не срывалась с якоря. Я подумала, что не в силах оценить, какая из аварий была главнее — моя или вот этой непослушной, но такой родной яхты…