Глава 8 Волшебник из страны Оз

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8

Волшебник из страны Оз

Чтобы добраться до Лейзина, нужно сесть в поезд, идущий из Женевы в Эгль. Это мрачный поезд только с сидячими местами, обычно расписанный граффити, но вид на горы и озеро делает поездку особенной.

Впрочем, когда я первый раз ехала на нем в ночное время, то я не различала ничего, кроме своего отражения в стекле. В общем, логично. Я знала, что на ближайшей неделе будет не до пейзажей. Все внимание будет сфокусировано на мне, моем теле и разуме. В планах на неделю был бесстрастный самоанализ, и все красоты, которые таились в темноте за окном, могли подождать.

В Эгле нужно было пересесть на шоколадно-кремовый фуникулер, который затаскивает тебя на 1000 метров вверх к Лейзину. Вагон трещал, пока нас тянуло вверх, и я сосредоточилась на своей нервозности. В конце пути я наконец-то встречусь с Бреттом Саттоном. Я чувствовала себя Дороти из «Волшебника в стране Оз» в конце дороги из желтого кирпича.

Встреча с Бреттом Саттоном могла бы стать важным событием в жизни любого триатлета. Он тренировал лучших и был одним из самых колоритных персонажей в этом виде спорта. Он наслаждался своей репутацией динозавра, тираннозавра от триатлона. Тим Уикс рассказал мне о нем все, что знал. Эксцентричный, очень прямой, говорит как-то по-особенному. Тим сказал: «Не обижайся на него». «Не обижайся на него». Почему он все время это повторял? Либо Тим думал, что я девочка-цветок, либо этот парень просто зверь. Если я хотела стать профессионалом, если я была готова отвернуться от своей работы, друзей, жизни, которую знала, мне нужно было убедить в этом именно его. И уже скоро я должна была оказаться в его логове. За неделю до этого я болела, перед этим было Рождество и Новый год. Я была не в лучшей форме. Сладкие пирожки и напитки тяжелым грузом висели и в моих мыслях, и на моей талии. Смогу ли я показать себя во всей красе?

У меня был шанс, что меня примут в команду Бретта Саттона. Тим рассказал мне и об этом. TBB была новой командой профессиональных триатлетов, основанной голландским предпринимателем Алексом Боком, живущим в Сингапуре и владеющим сетью веломагазинов в Азии. Бретт Саттон был назначен главным тренером, и с ним в команду пришли некоторые из лучших триатлетов в мире.

Когда поезд прибыл, я распахнула дверь и попыталась промчаться по платформе с грацией породистого животного. Правда, необходимость тащить по снегу 20-килограммовый велосипед не способствовала этому. Да и когда я оглянулась по сторонам, тираннозавров я не заметила.

Зато в мою сторону направлялся какой-то ничем не выделяющийся парень. Я представляла себе архетипичного тренера, и этот человек был его полной противоположностью. Он был не выше пяти футов и шести дюймов, в любом случае ниже меня. На нем были бесформенные синие треники, в разных местах закрепленные резинками и заправленные в угги. Брюшко и редеющие волосы. По моим прикидкам, ему должно было быть около пятидесяти лет.

Его вид застал меня врасплох, но совсем сбило меня с толку то, что он подал мне руку и с сильным австралийским акцентом подтвердил, что он действительно Бретт Саттон. Я была ошеломлена, но и странным образом обнадежена. Я поняла, что смогу справиться с этим парнем. Он был дружелюбен, и я сразу заметила его большие голубые глаза, излучавшие доброту. Я тут же забыла о том, что собиралась вести себя как породистое животное. «М-м-м, – думала я, – значит, это и есть Бретт Саттон». Он казался теплым и радушным. Возможно, его просто недопонимали. Была и еще одна проблема. Восемь лет назад он признал себя виновным в непристойном поведении в отношении пловчихи-подростка, которую он тренировал в 1980-е годы. Преступление произошло давно, но мне нужно было обдумать ситуацию. Я собиралась спросить совета других спортсменов, присмотреться к нему и сделать выводы.

Был субботний вечер, и в первый раз я познакомилась с «методами» Бретта, когда он «сплавил» меня двум своим спортсменам, Сэму Ренуфу и Лиззи Гессинг. Вопроса о том, чтобы помочь мне обустроиться или найти еду, даже не возникло. «У меня завтра выходной, – сказал он на прощание. – Так что ты меня не увидишь. Сэм отведет тебя на встречу с Эндрю Джонсом и Стивеном Бейлиссом в 8 утра. Потом на пробежку. До встречи в 7 утра понедельника в бассейне». Сэм и Лиззи встретили меня так же тепло, как и их предполагаемый тренер-зверь. Пока все шло нормально. На следующее утро Эй Джей и Стивен были столь же дружелюбны, и мы отправились на пробежку под падающим снегом. И это была именно легкая пробежка. Мне ужасно хотелось бежать быстрее. Я видела, что Эй Джей и Стивен внимательно смотрят на меня, и начала чувствовать, что откуда-то издалека за мной следит и Бретт.

Предполагалось, что остаток дня мы будем отдыхать в квартире. Конец недели был для меня самым тяжелым и самой тяжелой частью моей карьеры как профессионального спортсмена. Я просто не могла расслабиться. Я поняла, что никогда не сижу просто так, ничего не делая. Я не видела ни одного эпизода сериала «24 часа», а Сэм и Лиззи смотрели одну серию за другой. Похоже, это было все, чем они занимались – тренировались и смотрели сериалы. Я честно уселась с ними на диван, но не смогла посмотреть больше одной серии. Решила несколько судоку, побродила по деревне – в общем, сделала все, чтобы не сидеть без дела. Мне предстояло многому научиться.

Рабочая неделя началась в 7 утра в понедельник. Все спортсмены Бретта были в бассейне. Меня удивил режим – все были очень пунктуальны, мало общались друг с другом. Вдобавок я удивилась, что вместо одной общей тренировки Бретт устроил множество индивидуальных. У каждого спортсмена была своя программа, разработанная специально для него. Фраза «Нет двух одинаковых спортсменов» была одной из мантр Бретта.

Первое, что он заметил в моем плавании, – это то, что я слишком надеялась на ноги. Остаток тренировки я проплавала в лопатках и с колобашкой. К концу стало понятно, что точность его первого замечания была очевидна. Так я впервые столкнулась с тем, что Бретт был прав.

Еще он сказал, что знает, что у меня нарушено пищеварение. Этот парень был наглым и бесстыжим, но свое дело знал. «Я настолько прав, что сам боюсь этого» – одна из его любимых фразочек. Даже когда он бывает неправ, все равно страшно, и это нужно принять. У него железная воля, и Бретт требует ей покориться, если ты желаешь тренироваться у него.

Возможно, мои слова звучат как оправдание пассивности или даже слабости, но нет. Такого я просто не могла бы себе позволить. Сначала мои инстинкты независимой женщины заставляли бунтовать, на чем я ловила себя несколько раз в последующие месяцы. Затем стало ясно, что триатлету и без того приходится выносить физические и моральные испытания, которые приносят с собой тренировки и соревнования.

Чтобы улучшить результаты своих спортсменов, Бретт считал, что они должны передать ему ответственность за принятие всех стратегически важных решений. Другими словами, делать в точности то, что он говорит. Он часто сравнивал себя и нас с офицером и рядовыми и честно говорил, что его цель – промыть нам мозги, потому что он знает, что для нас лучше, а мы – нет. Но если ты привык быть хозяином самому себе, требуется много сил, чтобы безоговорочно кому-то довериться.

Во многом это было одним из самых страшных испытаний, через которые мне пришлось пройти. Наступила среда моей испытательной недели в Швейцарии, и идея стать профессионалом превратилась во вполне реальную перспективу. Бретт смотрел на меня в бассейне, на беговой дорожке и на велосипеде глазами тренера скаковых лошадей (которым он когда-то и был). Он говорит, что принял решение насчет меня еще в бассейне, в первое утро, но только после велосипедной тренировки в среду усадил меня, чтобы поговорить.

Бретт отправил меня и еще пару девчонок на тренировку в горы – нам нужно было ездить на велосипеде вверх и вниз по холмам. Каждый цикл занимал примерно семь минут, и было велено делать это в течение часа. Бретт не всегда посещает велосипедные тренировки, и ты начинаешь бояться, когда его белый «ситроен-берлинго» останавливается около тебя на обочине. Вскоре ты начинаешь подпрыгивать в седле, завидев любой «берлинго», а в Швейцарии их предостаточно! Завидев же Бретта в ту среду, я поехала быстрее. Я была новичком и хотела произвести впечатление. Тогда я не знала об этикете велотренировок, о том, что нельзя просто ускоряться и обгонять более опытных спортсменов, чтобы произвести впечатление на тренера. Да и, честно говоря, мне было наплевать на этот этикет. Мне и сейчас наплевать, несмотря на то что я уже о нем знаю. Бретт приехал, и к концу тренировки я обогнала девчонок на целый круг.

Подобные вещи не располагали других спортсменов к дружбе со мной. В ту неделю никто из девушек, кроме Лиззи, не был со мной приветлив, и (хотя было еще слишком рано, чтобы это заметить) в отношении меня нарастала неприязнь. Но Бретту это нравилось. В тот день он позвал меня к себе в квартиру.

Обогнав остальных девчонок на целый круг, я впервые поняла, что у меня действительно есть шанс, и Бретт это подтвердил. Но при этом он собирался наложить на меня значительные ограничения.

Он жил в квартире со своей женой-швейцаркой Фионой и двумя маленькими детьми. Квартира располагалась на четвертом этаже многоквартирного дома, и я тревожилась, поднимаясь по лестнице. К этому моменту я уже боялась его сильнее и лучше понимала положение, которое он занимал в мире триатлона, скольких чемпионов мира он подготовил. Было какое-то благоговение, с которым спортсмены говорили о нем.

Квартира была небольшой, но удобной, с открытой планировкой и видом на горы. Повсюду валялись детские игрушки. Бретт усадил меня на красный диван. С этого разговора и началась новая эра в моей жизни.

Я сказала «разговор»? С Бреттом это скорее монолог: ты слушаешь, и это не утомляет, потому что тебе редко есть что сказать.

– У тебя есть парень?

– Нет.

– Ты лесбиянка?

Это был один из наших первых обменов репликами, и он использовал прямой конфронтационный метод, который ему так нравится. У этой грубой манеры спрашивать была своя цель – он хотел узнать меня, если мы собирались работать вместе, и времени для реверансов в его мире и в мире успешного триатлета быть не могло.

«Мне кажется, у тебя есть физические данные, чтобы стать профессионалом, – сказал он, и я перевозбудилась от этого признания. – Но мне придется отрубить тебе голову».

Ой.

Моя проблема была в том, что я не могла расслабиться. «Ты бросаешься на все, как слон в посудной лавке», – сказал он.

С одной стороны, это было отлично. Он рассказал мне истории о парочке своих спортсменов, о важности этой агрессивности и слоновости. Он рассказал мне о Лоретте Хэропп, одной из его чемпионок мира, и о том, как парням не нравилось с ней тренироваться, потому что она разбивала их в пух и прах, оставляя «вмятины» на их эго. Он рассказал об Эмме Карни и о том, как та ссорилась с сестрой на тренировках. Однажды сестры бежали по кругу в разные стороны и, в конце концов, врезались друг в друга, потому что ни одна не хотела уступить другой дорогу. «Нужно смаковать борьбу, – сказал он. – Спорт – это война». И я вся ощетинилась. Мне хотелось быть такой, как Лоретта, такой, как Эмма.

Он велел мне прочитать «Искусство войны»[10], древнекитайский трактат о военной стратегии, и я купила книгу, как только приехала домой.

Эта черта характера сформировалась сама собой, но так же важно было уметь освободиться от нее, и в этом была моя проблема. Мне нужно было использовать всю свою энергию, умственную и физическую, во время тренировок и соревнований. Все остальное время я должна была отдыхать.

Важнее всего для Бретта было то, чтобы я не направляла (случайно или намеренно) этот гладиаторский инстинкт на него. Я могла быть сколь угодно накачана амбициями, но при общении с ним должна была быть покорна, как рабыня, и никогда не сомневаться в его приказах. Однако он не верил, что я на это способна, отсюда и возникла фраза насчет отсечения головы. Кроме этого, его сильно беспокоила моя нетерпеливость. Он уже распознал мои «повадки слона в посудной лавке», и это меня впечатлило. Казалось, он видит меня насквозь.

Чтобы усилить это впечатление, Бретт перешел на тему, которая в глубине души волновала меня, – на свое прошлое. В 1987 году, когда ему было 27 лет, он вступил в связь с одной из девочек-подростков, которых тренировал. Девочка тогда еще не достигла возраста, при котором могла давать согласие на секс. Бретт стыдился того, что он сделал, как воспользовался своим положением. В течение последующих лет эта история как будто была забыта, однако в преддверии Олимпиады-2000 в Сиднее, когда он тренировал австралийскую сборную по плаванию, его арестовали. Девочка, к тому моменту уже выросшая и вышедшая замуж, решила подать против него иск. В 1999 году ему предъявили обвинение по статье, которую австралийцы называют «непристойными действиями в отношении несовершеннолетней». Суд установил, что все происходило по взаимному согласию и он больше ни разу не злоупотреблял своим положением тренера.

С Бреттом никогда не было легко, и эта встреча, уже изменившая мою жизнь, приобретала еще более сюрреалистичный оттенок по мере наступления сумерек и углубления в его прошлое. Но я была довольна. Он жалел о произошедшем больше, чем мог выразить словами. Ни разу в последующие годы я не могла подумать, что что-то подобное происходило с кем-то из других спортсменов. Бретт совершил ужасную ошибку много лет назад, и она продолжала давить на него тяжким грузом. С его стороны это была слабость, но все мы знаем, как это бывает. Для меня эта история была закрыта.

Я вышла от Бретта вконец обессилевшей. Мне пришлось провести несколько часов на этом красном диване в окружении детских игрушек и разных безделушек. Я слушала, как Бретт говорит о качествах, необходимых для этого нового мира, мира боли, в который я собиралась войти. Он говорил, что первый год у меня будут финансовые трудности – так бывает даже у самых успешных спортсменов, а многие так и остаются с этим грузом. Он говорил, что мне придется переехать в Таиланд, где команда устраивает сборы весной. Мне придется отказаться от всего ради труднодостижимой цели, требования которой шокируют человека, привыкшего к разнообразной жизни. Я была не совсем уверена, что у меня для этого хватит душевных сил.

Зато теперь я знала, каков мой путь. Когда на следующий день Алекс Бок пригласил меня присоединиться к команде, я без промедления согласилась.

Но обо всем по порядку. Первым делом мне нужно было как-то решить ситуацию с работой.

Когда я брала на работе отпуск, чтобы отправиться на неделю в Швейцарию, я никому не сказала о его причинах. Теперь же я пришла на работу, рассказала все как есть и попросила еще один неоплачиваемый творческий отпуск. Мне его дали после положенного периода рассмотрения. Это означало, что мне не нужно было увольняться: двери оставались открытыми, если бы у меня что-то не получилось.

Пришло время собрать вещи и отправить их к родителям. Мама с папой единодушно поддержали мое решение и, кажется, вздохнули с облегчением от того, что я присоединялась к команде, а не отправлялась в одиночку, а кроме того, поинтересовалась мнением эксперта. В их глазах я исполнила все подобающие нормы приличия.

Другой вопрос, который требовал внимания, – надвигающееся празднование моего тридцатого дня рождения. Я не знала, когда еще у меня появится возможность отпраздновать, так что мы провели отличный вечер. У Наоми даже есть шрам на лбу в доказательство. Тридцать лет… и самое начало карьеры профессионального спортсмена – я знала, что это не самый традиционный путь, но эта круглая дата была еще одной причиной нырнуть в омут с головой. Если не сейчас, то никогда. В противном случае я бы задавалась вопросом «А что, если бы…» до конца своей жизни.

Родители отвезли меня в аэропорт, и 20 февраля я вылетела, чтобы присоединиться к команде в Таиланде. Звучит просто, а на самом деле я прилетела в Сингапур, затем пересела на самолет до Пхукета и умудрилась найти место, где остановилась команда. Восемнадцать спортсменов были заперты в двух домах в стиле телевизионного шоу «Большой брат», и я нашла тот, где должна была жить, только к 11 вечера.

Снаружи дом казался вымершим. Я встала перед дверью и постучала. Тишина. Постучала громче. В конце концов один из парней открыл дверь и сказал, что все спят. Он предложил мне устроиться на кушетке. Как и все остальные, он не имел ни малейшего понятия о том, что я должна была приехать. Полное презрение к логистике – еще одна типичная черта Бретта. Меня бы не удивило, если бы он намеренно не сказал никому о моем приезде, чтобы посмотреть, как я буду выкручиваться, но думается, что он просто забыл это сделать. Для него это не важно.

Я устроилась на диване в свою первую ночь, как профессиональный спортсмен. Помню, что везде по комнате валялись коробки от кукурузных хлопьев. «Это все, что они едят? Чертовы кукурузные хлопья», – думала я. От новой жизни со спортивной элитой я ожидала чего-то иного.

В ту ночь я почти не спала. На следующее утро в 7 часов утра наша команда встретилась на тренировке по плаванию. Белинда Грейнджер и Хиллари Бискей говорили о шестичасовой пробежке, на которую их накануне выгнал Бретт. Шесть часов? Это значило, что они пробежали не меньше 60 км. Более того, было похоже, что они получили от этого удовольствие.

В голове у меня вновь зазвучали услышанные прежде истории о Бретте. Он уничтожает своих спортсменов. Они для него как яйца – он кидает их об стену, и разбившиеся его не волнуют. Ведь только из тех, что останутся целыми, вылупятся чемпионы. Я слышала, что он заставлял новичков для закалки характеров быть на побегушках у старших. Он устраивал взвешивания, после чего заставлял парней бегать в гидрокостюмах и с камнями за спиной.

Мы отправились к бассейну. Меня одолевали мрачные предчувствия. Бретт уже ждал нас, и мы залезли в воду. Кто-то принес бутылку со спортивным напитком и оставил его на бортике. Бретт пришел в ярость. Он схватил бутылку и выкинул за забор. «Вы же не останавливаетесь попить во время заплыва, так что, б…, не делайте этого здесь, – заорал он. – В следующий раз увижу бутылку, и через забор полетит уже ее хозяин!» Это уже больше походило на тираннозавра. Кроме того, я не могла понять внезапной враждебности своей соседки по комнате. Меня пустили в свою комнату только перед тренировкой. Девушка заявила Бретту, что не против разделить со мной крышу над головой, но он должен был предупредить ее о моем приезде. Очевидно, он этого не сделал, и они сильно поругались у бассейна. Она была зла на него и вымещала это на мне.

Начало было довольно безрадостным, и оно задало тон жизни в первые месяцы. После двух недель в доме «Большого брата» мы переехали на квартиры. Бретт поселил меня с четырьмя парнями – нарочно, как он потом признался. Помню, когда мы переезжали, Бретт залез в машину, пока мы ехали 100 км по дневной жаре на велосипедах. Вскоре спортсмены разбились на две группы, и я отправилась в ту, что была быстрее. Я честно старалась держаться с ними, но мне мешала недостаточная подготовка, и я отстала. Бо?льшую часть времени я ехала в одиночку, недостаточно хорошо, чтобы держаться одной группы, но и не желая отстать и присоединиться к другой. Понятия не имею, что обо мне думали обе группы.

Это было символично. Я никогда не чувствовала себя более одинокой, чем в тот период в Таиланде. Я наслаждалась возможностью заставлять свое тело работать на пределе сил во время тренировок с мазохистским восторгом, когда боль становится чуть сильнее с каждым разом. Делать это в компании мастеров своего дела, одержимых перфекционистов, было за честь.

Но на этом занятость кончалась. Типичный день? «Типичный» не совсем точное слово. Идентичный. Они все были одинаковыми. И выглядели примерно так: подъем, еда, тренировка, еда, тренировка, отдых, тренировка, еда, сон. Семь дней в неделю.

С соратниками по команде дела тоже обстояли не очень. Они все знали друг друга, большинство из них занимались триатлоном уже многие годы. Я знала, что они просто испытывают меня, как и любого новичка. Одно дело, когда это происходит в школе, но совсем другое, когда ты один в жарком климате, за тысячи миль от родных и друзей, и все время заставляешь свое тело работать на пределе все новых и новых возможностей. Со всех сторон меня преследовали ехидные замечания. Парни бесили меня, разбрасывая свою грязную форму по кухне и наблюдая, как я ее поднимаю, и они знали, что я буду это делать. Они воровали мою еду. Они (причем я имею в виду всех и каждого) ходили ужинать компанией, но меня с собой не звали. Я оставалась одна с ноутбуком и пыталась общаться с друзьями, разбросанными по всему свету. Будучи когда-то центром большой компании, я внезапно осталась в одиночестве.

Я была очень одинока и при этом рассержена. Я пыталась прогнать от себя досаду. В этом мне помогали письма друзей, побуждающих меня держаться за то, ради чего я сюда приехала. Но я чувствовала, что застряла между желанием победить всех во время тренировки и ощущением, что должна наблюдать за их мелкими пакостями.

– Крисси, – сказал один из парней, с которым мы ехали, – знаешь, что значит полколеса?

– Нет.

– Это то, что ты сейчас делаешь.

Я всегда была чуть впереди него, когда мы ехали, обгоняла его на полколеса. А должна была быть идеальная синхронизация с колесами партнера. Нужно было ходить по струночке в буквальном смысле. Я поняла, как ужасно выглядела, когда обошла на целый круг двух девушек на тренировке в Лейзине. Неудивительно, что они меня ненавидели.

Не думаю, что их впечатлял мой велосипед. У всех были топовые модели, а у меня – мой любимый «Кельвин», не впечатлявший никого, кто хоть что-то понимал в триатлоне. Что было еще одной проблемой. Я ничего не знала о своем спорте, его истории, знаменитостях или даже правилах. А триатлон был единственным, о чем все говорили. Я бы не смогла ничего привнести в разговор, даже если бы мне это позволили.

Тем временем Бретт был на заднем плане и умело заваривал новую кашу. Я знаю, что он велел парням создать для меня побольше трудностей. Временами кто-то из парней нарушал правило и извинялся за то, как со мной обращались. Один из них пришел, когда я плакала в своей комнате, другой прислал мне письмо.

Ирония заключалась в том, что Бретт был камнем, за который я цеплялась. Пока разыгрывалась придуманная им партия, он казался мне союзником. Я знала, что он следит за мной: за тем, как я тренируюсь, как справляюсь и как реагирую на остальных. Я знала, что у него есть на меня планы, только не знала какие.

Нас связывало еще и то, что мы оба интересовались международным развитием и желали помогать другим. Госслужба разочаровала меня из-за лицемерия и бесполезности работы. А мой новый индивидуалистский подход, подразумевающий потакание себе, вряд ли помогал.

Я несколько раз за первые месяцы озвучила свои опасения Бретту. «Не знаю, смогу ли продолжать вести такое погруженное в себя существование», – говорила я ему. Я скучала по работе, смысл которой, хотя бы в теории, заключался в том, чтобы менять мир и делать его лучше.

Однажды он сказал мне: «Не волнуйся, Крисси. Вскоре ты достигнешь вершины, с которой сможешь изменить больше, чем ты могла себе представить».

Он часто бросался загадочными фразами, я не знала, что он имел в виду, но они подпитывали мое желание добиться успеха.

Бретту всегда нравилось сдирать со спортсменов по три шкуры, и я получала не меньше других. Один случай мне запомнился больше остальных. Он произошел в бассейне. Тайцы не слишком заботились о качестве воды. Она была зеленой, от нее болели зубы, как будто кислота разъедала эмаль. Плавать в ней было все равно что в луже кока-колы. В голове гудело, когда мы вылезали из воды.

Этот случай произошел на пике моего одиночества. Тогда я еще тренировалась, чтобы принять участие в Олимпиаде-2008. Бретт дал мне стандартную схему тренировок – две стометровки, 1 минута и 35 секунд на каждую, затем четыре за 1,5 минуты, шесть за 1 минуту 25 секунд и восемь за 1 минуту 20 секунд. Обычно мне приходилось много работать, чтобы добиться результата в 1:20, но в тот день я была такой уставшей, что боролась хотя бы за 1:25. Вдобавок со мной тренировалась Лиз Блэтчфорд. Лиз временами тренировалась у Бретта и была высококлассной триатлеткой на «олимпийке», одной из моих конкуренток. К тому же она плавала гораздо лучше меня. Когда мы дошли до этапа с 1:20, я сильно отставала. Бретт вытащил меня из бассейна и наорал при всех. Он считал, что я сдалась.

«Слабачка хренова! – орал он. – Ты что, не понимаешь, что даришь что-то Лиз? Ты даришь что-то своему конкуренту! Никогда не дари ничего конкурентам! Никогда не показывай им свои слабости! У тебя больше нет сердца, Крисси! Ты должна бороться!» Спорить не было смысла. Я залезла обратно в воду. Очки наполнились слезами, но сердце жгла ярость, так же как зубы – кислота. «Ты неправ, Бретт, – думала я. – Я не сдалась. Я просто не могу добиться этого результата сегодня».

Я обессилела. Бретт всегда говорил, что некоторые тренировки похожи на камни, некоторые – на звезды. В конце концов, они все станут камнями, из которых мы построим свой собственный дом. Эта тренировка была камнем, но одним из самых важных в моей карьере. Я по сей день чувствую огонь, зажегшийся у меня внутри во время той головомойки.

Я проводила много времени без сил. Я не уверена, что добилась успехов в отключении мозгов, на чем так настаивал Бретт, но искусство физического отключения далось мне легко. У тебя нет выбора. Когда ты не тренируешься, ты ни на что не годен, кроме того, чтобы лежать и отдыхать. Но даже если я и была без сил бо?льшую часть времени, я чувствовала себя сильнее, чем когда-либо. Это было странное ощущение. Мое тело меняло форму, мчалось с такой силой, но при этом было невероятно подвержено усталости.

К тому времени я уже приняла участие в паре состязаний, этих истощающих событиях, которые для меня были факелами, освещающими новый путь. Все делается ради соревнований, и ты никогда не перестаешь их любить.

Еще один серьезный шок тех месяцев я испытала, стоя на берегу реки Чаупхрая в Бангкоке в месте проведения этапа по плаванию в Bangkok Triathlon (в котором Бретт заставил некоторых из нас принять участие). За день до этого я посмотрела на воду – токсичную, с плавающими в ней нечистотами, трупами животных, на огромную химическую фабрику на другом берегу – и осознала, что? меня ожидает. Рейнальдо Колуччи, Бенджи Сансон, Гарри Уилтшир, Лиззи и я были теми, кого Бретт записал на соревнования. Мы участвовали в них в рекламных целях, что, в общем, мне не нравилось, и Бретт это знал.

Это было испытание, чтобы понять, способны ли мы исполнять приказы. Лиззи и я сделали несколько фотографий и отправили их ему. «Мы в этом не поплывем». – «Поплывете». Лиззи отказалась, и Бретт, казалось, это принял, но не дал отказаться мне. Состязание было запланировано на День дурака, и это было моей последней надеждой. Возможно, он выскочит в последний момент и скажет, что это была шутка. Но нет, я смотрела в серую, грязную воду на старте и выбирала маршрут между трупами птиц и промышленными судами. В последний момент ничего не отменили.

Это была моя первая победа в ранге профессионала, и я забрала 1000 фунтов наличными. Наконец-то живые деньги. Вот он, первый этап признания моих усилий. Я была особенно довольна велосипедным этапом – 40 км за час, и не только потому, что я пыталась как можно побыстрее высушить речную слизь, прилипшую к телу. Рейнальдо выиграл мужскую гонку, за ним были Гарри и Бенджи. Я меньше чем на минуту отстала от Бенджи, и мой результат оказался четвертым в общем зачете. Я позвонила Бретту, и мне показалось, что он доволен, впрочем, не только мной, но и самим собой. Я не умерла, не подхватила никакой заразы и заслужила первую победу. Он опять оказался прав.

Соревнования разнообразили монотонность. Они позволяли мне хотя бы на время покинуть тренировочный лагерь. Моя первая гонка была за неделю до Бангкока – Mekong River Triathlon. Я пришла второй, но познала радость вечеринок после соревнований, которые никогда не разочаровывали. Помню, что на той я танцевала «фанки чикен» с командой триатлетов с Филиппин и кучкой тайских трансвеститов. Мои танцы, должно быть, впечатлили филиппинцев, и они пригласили меня принять участие в Subic Bay Triathlon, которая, как и Mekong River Triathlon, была соревнованием Международного союза триатлона (ITU). Участие в таких гонках давало возможность набрать очки для участия в кубках мира ITU и затем, если повезет, в Олимпийских играх.

Я решила во что бы то ни стало воспользоваться шансом съездить на Филиппины, и мне удалось убедить Бретта, что мне стоит отправиться туда за неделю до соревнований. Я остановилась у троих новых друзей – Анны-Лизы, Джефферсона и Огюста, молодых людей из бедных пригородов, чей талант проявился во время местных спортивных состязаний. Я освободилась от политики команды TBB и постоянного осуждения со стороны ее членов. К тому же я снова могла путешествовать.

К началу соревнований я вновь зарядилась энергией. На дворе – начало мая, и старт был назначен на 6:40 утра, чтобы избежать дневной жары. Но к 8 утра температура уже поднялась до +35 градусов. Несмотря ни на что, я чувствовала в себе силы и выиграла в своей первой гонке за баллы. Ура, я могу снова танцевать «фанки чикен»!

Возвращение в лагерь в Таиланде было унизительным. Возможно, у меня и была пара побед, но оттепель в отношениях с остальными членами команды так и не наступила. К тому же мое плавание становилось все хуже. Именно тогда и случился инцидент с вытаскиванием меня из бассейна. Я все время сомневалась, устраивает ли меня жизнь профессионального триатлета, и Бретт начал терять терпение. Его волновала сила моего плечевого пояса, он заставлял меня отжиматься на кулаках по 50 раз. Не знаю, становилась ли я сильнее, но кулаки ужасно кровоточили.

В конце мая я уехала из Таиланда и была рада смене декораций. Я отправилась в Англию на Blenheim Triathlon (еще одна победа и больше денег!), прежде чем мы уехали в Лейзин на летние сборы. Наконец-то я смогла переехать в отдельную квартиру. Потрясающее место. У меня не было телевизора, и я часами сидела на балконе и смотрела на Альпы. Коровы неспешно прогуливались в долине, горы отражали звон их колокольчиков. Я слушала World Service по карманному радио, читала книги и даже писала сама – хайку, которым Сюзи научила меня в Непале.

Не то чтобы я пребывала в каком-то трансцендентном состоянии – я страдала расстройствами желудка и теряла вес. Мы жили на высоте 1000 метров над уровнем моря, но беговые дорожки и плоские трассы, на которых мы тренировались, располагались в Эгле, в долине. Ехать на велосипеде обратно в Лейзин было само по себе испытанием – часовой подъем по склону горы после всех кругов ада, которые мы проходили на тренировках. Я обожала этот подъем и все время старалась пройти его с наилучшим результатом. Но это на мне сказалось. Бретт считал, что я сбросила слишком много веса, и однажды объявился у меня на пороге с куском сыра грюйер и молочным шоколадом. «Я хочу, чтобы это исчезло за три дня», – сказал он.

Бретт не уважал учебники. Он презирал все, на чем стояла отметка «проверено экспертами». Он верил в то, что знает своих спортсменов и разбирается в этом спорте, а любая другая точка зрения помешает его работе. Нам были позволены массажи, но он не любил, когда кто-то ходил к докторам, потому что считал, что они не понимают природы триатлона. Он ненавидел науку, спонсоров, разнообразные федерации, большинство других тренеров и сертификаты, которые они где-то понабрали. Он был сам себе указ.

Представление о том, как устроен его мозг, можно было получить из его писем. Судя по ним, нормы письменной речи он не любил так же, как и все остальные. Однако в них есть своего рода поэзия – сложная, уникальная и пронзительная.

Я вернулась в Англию через две недели после Blenheim Triathlon. Бретт отправил меня на UK Ironman 70.3. Соревнования проходили на дистанции, которая не имела ничего общего с олимпийской дистанцией, которая к тому времени уже превратилась для меня в идею фикс. Казалось, будто Бретт передумал. Неужели он не уверен, что я смогу попасть на Олимпиаду? Я запаниковала от этой мысли. В какой-то момент он даже совершенно серьезно посоветовал мне сменить гражданство, чтобы увеличить шансы. Он советовал Филиппины, Непал или Сингапур. Но как бы я ни любила эти страны, такой совет не свидетельствовал о моем прогрессе.

Я поборолась с непривычной дистанцией и в итоге пришла пятой. Свою роль в этом сыграли и проблемы с переключением передач старичка «Кельвина» в начале и в конце гонки. На следующей неделе в Лейзине я отвратительно плыла (потеря веса плохо сказывается на плавании), и отправила письмо Тиму Уиксу, полное отчаяния из-за своих результатов в бассейне. Я видела, что цель принять участие в Олимпиаде в следующем году утекает как вода сквозь пальцы.

«Я не знаю, что происходит, – писала я. – Мне кажется, что в воде у меня нет сил. Я начинаю думать, нужно ли продолжать. Если я не смогу заставить себя плыть, все потеряно. Не знаю, что делать».

Тим знал, что не может ничего сделать, находясь в Англии, так что переправил мое письмо Бретту. Тот ответил ему длинным письмом и отправил мне копию. Позвольте процитировать некоторые избранные пассажи:

«…я не грублю, но крисси уникальна, б…, сколько проблем, а она еще не слишком хороша, я думаю об ironman, о призовом пьедестале, о гавайях, вот как я впечатлен всем этим».

«…но мы постоянно ругаемся из-за мелочей, и оба знаем, что с таким характером далеко не уйдешь, когда вокруг боль и кровь. Если я не прав, скажи, она вроде кажется сильной, будучи под напором, но такая хрупкая и жалкая, когда у нее нет проблем».

«…я ни черта не понимаю в этом. Некоторые люди ищут ответы, которые хотят услышать, другие борются с собой и терпят. Подобные слабости заставляют меня задумываться, не трачу ли я время зря».

«Крисси, у меня есть фраза, которая помогает мне быть успешным больше, чем что бы то ни было. Так вот – я думаю, выбираю и придерживаюсь решения! ничто не может сбить меня с толку. Ни плохие тренировки, ни плохие соревнования, ни плохое настроение».

«Тим, что бы она ни решила, меня устроит. Но это либо 100 % по-моему, либо никак. Иначе это будет просто бардак и напряжение сожрет ее изнутри. В лучшем случае она будет делать по-своему – или научится исполнять приказы, как нормальный рядовой. Тогда ей не придется пользоваться своим чересчур пытливым умом, чтобы уничтожить свои физические данные, коих у нее в изобилии.

с приветом, сатто»

В том же письме он задавался вопросом, мудро ли стремиться к Олимпиаде в следующем олимпийском цикле. Он не был уверен, что я пройду квалификацию, а даже если и пройду, это отберет два года моей карьеры. Я смогу составить другим спортсменам конкуренцию на Гавайях не раньше 2010 года, и кто знает, что может произойти до этого. Если бы мне был 21 год… но мне уже исполнилось 30, и мы должны были определить, к чему у меня есть талант. Он считал, что мое будущее за Half-Ironman. «Если мы все правильно разыграем, – сказал он Тиму, – она уже едет на мир на 70,3 [Half-Ironman]. Затем, в 2008 году, попробуем Гавайи». Тогда я не имела ни малейшего представления, что он подразумевает под Гавайями.

Что было очевидно, так это то, что я бесила Бретта. Я дергалась и переживала из-за каждого промаха во время тренировок, не говоря уже о соревнованиях. Что ж, это письмо было очередной попыткой поставить меня на место. В своем ответе я поблагодарила обоих за «пинок под зад, который был мне так нужен», и пообещала перестать «искать себя» и «устраивать сцены».

В этот момент я полностью доверилась Бретту. Борьба отнимала слишком много сил, а они нужны мне были для будущего. Я все еще не была уверена, но казалось, у Бретта был план. Пришло время поверить ему и пойти за ним, куда бы ни завело это доверие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.