НАКОНЕЦ-ТО МЕЧТА ОСУЩЕСТВИЛАСЬ!
НАКОНЕЦ-ТО МЕЧТА ОСУЩЕСТВИЛАСЬ!
Матч начался в середине марта. Капабланка писал за два года до матча: «Вплоть до конца апреля погода в Гаване идеальна: температура не превышает 27 градусов по Цельсию и с моря дует легкий бриз». Сам Ласкер чувствовал себя перед матчем настолько хорошо, что согласился посылать еженедельные корреспонденции о ходе матча в голландскую газету, из которых впоследствии составил брошюру «Мой матч с Капабланкой».
В первой корреспонденции из Гаваны, посвященной началу матча, Ласкер не упоминает о климате совсем, но зато высказывает более интересные и симптоматичные жалобы. «Шахматная игра, — писал он по поводу первых трех партий матча, закончившихся вничью, — приближается к совершенству. Из нее исчезают элементы игры и неопределенности. Слишком многое знают в наши дни! Все теперь знают лучшие дебютные ходы ферзевого гамбита или испанской партии и чувствуют в них себя как дома. Раньше можно было искать прелестных приключений, в наше же время исчезла прелесть неизвестности».
Переводя этот лирический фрагмент на профессиональный язык, ясно понимаешь, что Ласкер недоволен дебютными итогами первых трех партий. Как раз в своем коронном репертуаре (испанская партия и ферзевый гамбит) он был выбит из седла! Он ничего не добился!
В пятой партии матча чемпион мира все же рискнул отважиться на дебютный эксперимент и потерпел первое поражение, хотя после крайне изобретательной и упорной защиты имел шансы на ничью. Тут уж Ласкер объяснял свой промах «ярким солнцем Кубы», хотя, по утверждению Капабланки, они играли поздно вечером!
Следующие четыре партии закончились вничью. Ни в одной Ласкеру не удалось добиться преимущества или с выгодой осложнить борьбу. Количество ходов в них свидетельствует о нарастающей неуверенности чемпиона мира: 6-я партия — 43 хода, 7-я — 23 хода, 8-я — 30 ходов, 9-я — 24 хода.
Десятую партию Капабланка, игравший черными, провел превосходно, добившись победы в трудном, многоходовом эндшпиле. Сам Ласкер вынужден был признать: «Стиль Капабланки был выше всяких упреков», но потом спохватился и сообщил, что в партии он допустил ошибки в оценке положения и бросающиеся в глаза промахи.
В корреспонденции об этой партии Ласкер дает тонкое и убедительное объяснение проигрыша партии, хотя не делает объективного вывода:
«Существует общий закон, что утомленный человек обнаруживает в первую очередь те недостатки, которые он едва успел преодолеть. Ошибки, колебания, заблуждения и промахи, допускаемые им в состоянии усталости, именно те, бороться с которыми он научился позднее всего. Мое последнее достижение было как раз разыгрывание равных позиций. В течение долгого времени задача эта представляла для меня крайние трудности. Такие позиции не возбуждали моей фантазии, так как не давали повода к решающим комбинациям, и утомляли меня. Я полагаю, что состояние усталости в таких положениях и приводит меня к тяжелым ошибкам. В таких случаях я не в силах бороться с усталостью, так как ее причины чисто физического характера: жара и ослепляющий блеск апрельского солнца Гаваны».
Несомненно, Ласкер напрасно согласился играть в климате привычном для Капабланки и непривычном для него. В столь ответственном соревновании шансы противников, в том числе и на сохранение нормального физического самочувствия, должны быть абсолютно равны. Но из приведенного высказывания Ласкера явствует, что если климат и влиял на него, то только в заключительной стадии партии, а причины поражений имели чисто шахматные основания: нелюбовь к простым, приблизительно равным позициям, которые Капабланка, напротив, любил и разыгрывал с особенным искусством. Да и в непривычном климате Ласкер в начале матча должен был бы добиться, если он играл не хуже Капабланки, хотя бы одного выигрыша или явно выигрышной позиции. А этого не было! Например, Чигорин — житель северного Петербурга — еще больше страдал от климата Кубы, и это помешало ему выиграть матч у Стейница, но не помешало одержать в матче ряд блестящих побед.
Одиннадцатая партия матча принесла Ласкеру еще одно поражение, и он дал такое объяснение своему проигрышу, подчеркивая искусство противника: «Партия выставляет стиль Капабланки в очень выгодном свете. Всю ее он провел энергично и вместе с тем осторожно, нащупывая прочные позиции, из которых легко можно было бы перейти в атаку. Я также играл эту партию недурно, за исключением последней части. Тут силы мне изменили — очевидно, вследствие действия климата. Указанием этим я, однако, не желаю умалять заслуг Капабланки, так как он заставлял меня разрешать задачи, достаточно трудные, чтобы окончательно сломить силы любого утомленного шахматиста».
Затем последовали еще две короткие ничьи, а затем в 14-й партии матча Ласкер в цейтноте просмотрел потерю качества и проиграл. "Проигранная мною партия, — писал он, — стояла для меня очень хорошо. Но к исходу четвертого часа, когда контрольное время было уже близко, я почти выдохся и несколькими явными промахами уничтожил весь свой стратегический план.
Как сквозь туман смотрел я на шахматную доску, и голова моя подозрительно болела. Это было мне предостережением, и я внял ему".
После этой партии Ласкер обратился к своему постоянному кубинскому врачу, а затем пошел к психиатру. Ум хорошо, а два лучше!
Шахматисты вообще часто деморализуются неожиданным для них неудачным ходом соревнования и испытывают резкий моральный и физический упадок. В более счастливые времена они легко преодолели бы возникшее от постоянного напряжения и усталости недомогание, но при новых и новых неудачах они совершенно искренне, без тени симуляции считают себя заболевшими. Этим своеобразным «бегством в болезнь» проигрывающий в турнире или в матче старается объяснить свой неуспех общественному мнению и в первую очередь «оправдаться» перед самим собой. Люди не всегда охотно платят по предъявленному им счету, не всегда принимают без жалоб железный закон спорта: «Проигрывающий всегда виноват!». Мне вспоминается один известный шахматист, который, потерпев несколько поражений на старте турнира, приписал их болезни и вызвал врача. Интересно, что в подобных случаях заболевают какой-нибудь редкой болезнью, а не обычной — вроде ангины или воспаления легких. Шахматист жаловался на мерцание в глазах и на невозможность из-за этого смотреть на доску. Вышедший от него врач в недоумении разводил руками и признал, что такой странной болезни он еще не встречал. Кто-то его спросил:
— А может быть, пациент просто нуждается в очках?
— Я прописал ему пару темных очков, — простодушно ответил врач.
— Мало! Нужна не пара, а гораздо больше! И не темных очков, а обыкновенных — в турнирной таблице.
Самое поразительное, что, когда страдалец вышел из турнира, и мерцание в глазах прекратилось, и необходимость в очках отпала.
Чтобы понять психологическое состояние Ласкера после 14-й партии матча, его деморализацию и подлинное нервное расстройство, надо учесть, что этот знаменитый своим упорством и волей к борьбе боец впервые в жизни из четырнадцати партий соревнования не выиграл ни одной! И любой другой чемпион не выдержал бы подобного шока, и для Ласкера единственным объяснением — субъективно искренним — было плохое самочувствие из-за климата.
Оба врача, к которым обратился Ласкер, по его словам, «настойчиво рекомендовали ему отдых», после чего Ласкер тотчас сдал матч и... отправился на гастроли в Испанию, где посетил Мадрид и ряд других городов, играя показательные партии и давая сеансы одновременной игры.
Итак матч, в котором вместо 24 намеченных партий сыграно было лишь 14, закончился блестящей победой Капабланки со счетом +4, -0, =10. Впервые в шахматной истории прежний чемпион мира ни разу не выиграл у претендента. Возможно, что в ином климате Ласкер сыграл бы все 24 партии и добился бы гораздо лучшего счета, но матч он и тогда бы проиграл.
Капабланка был на двадцать лет моложе Ласкера, находился в расцвете сил и показал безупречную технику и более глубокую и тонкую игру, чем Ласкер. Достаточно просмотреть три проигранные Ласкером партии матча (см. №25, 26 и 27), чтобы убедиться, что Ласкер играл далеко не плохо, изобретательно вел трудную защиту, пытался перехватить инициативу, но... Капабланка играл безупречно.
В последней корреспонденции из Гаваны, уже после сдачи матча, Ласкер признал превосходство Капабланки и дал ему такую интересную характеристику:
«В моих предыдущих корреспонденциях я поддавался впечатлениям, меняющимся в зависимости от перспектив матча, и выражал мои колеблющиеся чувства... Несмотря на все трудности, с шахматной точки зрения матч явился для меня наслаждением (! — В. П.). Правда, внешние условия были неблагоприятны, но игра Капабланки ставила передо мною подлинные задачи. Его ходы ясны, логичны и сильны. В них нет ничего скрытого, искусственного или вымученного. Мысль его сквозит в ходах, даже когда он хочет схитрить. Играет ли он на ничью или на выигрыш, боится ли он проиграть — во всех случаях ходы ясно обнаруживают его чувства. При всем том хотя ходы его и прозрачны, но отнюдь не шаблонны и часто глубоки. Капабланка не любит ни запутанных положений, ни авантюр. Он заранее хочет знать, куда он придет. Глубина его игры — глубина математика, а не поэта. У него душа римлянина, а не грека. Комбинации Андерсена или Чигорина были возможны лишь в определенные моменты, они проявляли в комбинациях свою индивидуальность. Комбинации же Капабланки почти всегда можно отложить на несколько ходов, и они едва изменятся, так как рождены из общих принципов. Андерсен и Чигорин искали оригинальные позиции, Капабланка же руководится логичностью крепких позиций... Его игра была мне приятна. Я рад был иметь противника упорного, как железо, хотя обстоятельства не позволили играть мне так, как я предполагал».
Затем Ласкер возвращается к климату и своему недомоганию от него, но потом добавляет: «Однако эти факты еще не объясняют всего. Их нужно дополнить указанием на одну слабую сторону моей игры. Многие годы я ничего не делал для развития своей игры и невольно препятствовал усовершенствованию своего стиля».
Конец брошюры о матче Ласкер наполнил сетованиями о «механизации» и «автоматизации» игры, о необходимости реформы правил, чтобы избежать «ничейной смерти» шахмат. Однако практика следующих пятидесяти лет доказала ошибочность опасений Ласкера.
Свое мнение о Капабланке Ласкер подытожил так:
"Является ли Капабланка идеальным, последним маэстро? Не думаю.
Но он заслуживает звания чемпиона мира".
Данный текст является ознакомительным фрагментом.